своим неожиданным появлением. И ни я сама, ни уговоры Стива – ничто не могло меня переубедить пойти с ним на свадьбу.

Тогда что же я делаю здесь сейчас? Почему неспешно, едва справляясь с тремором в теле, иду в сторону роскошного свадебного шатра? Почему ещё вчера вечером обзванивала все салоны красоты города, чтобы суметь попасть на макияж и причёску? Почему сегодня впопыхах искала вечернее платье? Почему беспрерывно думаю о том, что именно скажу Веро́нике? И в конце-то концов, почему и как я оказалась в Спрингфилде, при этом не сказав об этом Стиву?

Чтобы ответить на все эти вопросы, нужно вернуться на неделю назад. В тот день, когда ещё кое-что другое, а точнее, кое-кто другой сумел открыть мне глаза на то, что встреча с Рони – далеко не самое страшное и волнительное, что может со мной произойти.

Но об этом я расскажу чуть позже. Сейчас же мне срочно нужно найти Стива.

Я с самого утра названиваю ему, чтобы наконец поговорить с ним на чистоту и предупредить, что всё-таки пойду на свадьбу Рони, но он, как назло, не отвечает. Будто чувствует, что наш разговор будет не из простых, и потому оттягивает его по возможности дольше. А, может, он настолько погряз в веселье, что у него нет времени даже подойти к телефону.

Не знаю! Ничего не знаю! От волнения мысли путаются, словно в паутине увязают, а страх лишь возрастает. Каждый стук сердца, как удар гонга. Шагаю в такт. Не останавливаюсь, но и не решаюсь сразу войти в шатёр, а обхожу его, оказываясь в уединённом месте среди пёстрых кустарников и цветов.

Идеально.

Сейчас я быстренько устаканю дыхание, угомоню сердцебиение, повторю в уме все слова, что хочу сказать Веро́нике, и войду внутрь, чтобы найти её.

Вдох. Выдох. Глубокий. Размеренный.

Она не оттолкнёт меня. Не выгонит. И даже если не простит, то хотя бы выслушает всё, что я хочу ей сказать. Всё будет хорошо.

Ещё раз выдохнув, повторяю эти успокаивающие фразы и оборачиваюсь, чтобы наконец переступить через ещё один свой страх. Но увы, и шаг сделать не успеваю. Всё тело каменеет, а ноги прирастают к земле, стоит мне понять, что моё уединение нарушено.

– Алана? Это ты? – донельзя удивляется второй главный виновник этого торжества и мой бывший парень, если, конечно, его можно так называть.

Кроме пустого секса, между нами с Мэттом ничего никогда не было. Жаль я была слепой дурой, которая наотрез отказывалась это понимать.

– Да, Мэтт, это я. Привет, – тихо выдыхаю, чувствуя, как шкала волнения превышает всевозможные пределы.

Он недолго молчит, будто о чём-то раздумывая, а затем, сосредоточенно глядя на меня, спрашивает:

– Что ты здесь делаешь? Никак не ожидал тебя тут встретить.

– Да, понимаю, я сама до последнего думала, что не осмелюсь прийти. Но я сделала это, потому что хочу поздравить Рони с замужеством и поговорить с ней.

– Вот, значит, как, – хмыкает Мэтт и делает несколько шагов ко мне.

Не могу не отметить, что со дня нашей последней встречи он изменился внешне. Возмужал, отрастил щетину. Черты лица стали ещё более острыми, а тёмные волосы – короче. Красивый. Очень. Когда-то меня сильно влекло к нему. Не так безумно, как к его брату, но влекло. Однако любовью там и не пахло. Теперь я чётко это понимаю. И не была бы я в то время такой эгоистичной сукой, сразу же бы отошла в сторону и позволила Веро́нике быть счастливой.

– И о чём же именно ты хочешь с ней поговорить? – голос Мэтта звучит нейтрально, без злости или неприязни, но суровый взгляд вынуждает напрячься.

И я уже молчу о том, что по непонятной причине Мэтт вторгся в зону моего комфорта, подойдя слишком близко.

– Хочу поговорить о том, что по моей вине восемь лет назад случилось с ней и её папой. Я пришла извиниться, – делаю шаг назад и ставлю блок, скрещивая руки на груди.

– Серьёзно? Извиниться? И ты правда считаешь, что подобрала хороший момент, чтобы напомнить Рони о своём существовании?

– Да… Я… Не знаю… Я просто думала, что…

– Думала, что в свой самый счастливый день Рони простит тебе всё на свете, так? – недобро усмехается Мэтт. – Как погляжу, Лана, ты какой была дурой, такой и осталась, раз действительно считаешь, что всё пройдёт по твоему плану. Рони ни за что тебя не простит и выгонит со своего праздника сразу, как увидит. Могу заверить тебя, она не забыла, что ты сделала и ненавидит тебя за это. Никакие годы это не изменят. Так что тебе несказанно повезло, что я первым случайно столкнулся с тобой. Я уберегу тебя от жалких попыток извиниться, а жену – от встречи с человеком, которого она навсегда вычеркнула из своей жизни, – беспощадно высекает Уокер, словно отрезвляющую оплеуху мне отвешивая.

Вся уверенность в правильности своих намерений разом исчезает, а та хрупкая оболочка, в которой содержалась моя тревога, лопается, разливая по всему периметру груди горькую субстанцию.

Боже! Мэтт прав. Какая же я всё-таки дура, раз поверила, что Веро́ника простит меня. О чём я только думала, когда шла сюда? Как позволила себя уговорить решиться на этот абсурдный поступок?

Меня нельзя простить. Я не заслуживаю прощения. Своим появлением я только всё испорчу, дав Веро́нике ещё одну причину для ненависти.

Пытаюсь проглотить слезливый ком в горле, но он предательски поднимается обратно, достигает носа и глаз. В них будто песка насыпали. Жжёт, щиплет. Губы поджимаются от непосильной грусти, сердце будто клещами сдавливает, и я начинаю тихо плакать. И всё это на глазах у молчаливого Мэтта, который ни с того ни сего приподнимает руку и касается пальцем моей щеки, стирая с неё слезинку.

Я аж замираю от этого жеста, дышать прекращаю. И только чувствую, как грусть смешивается с доброй долей недоумения, когда Уокер вдруг расплывается в улыбке. Беспричинной. Мерзкой. И нисколько не свойственной ему.

– Моя дорогая любимая, Алана, – его палец плавно перемещается с моей щеки к губам. – Ты даже не представляешь, как сильно я скучал по тебе и твоим слезам, – он наглым взглядом спускается с моего лица на грудь и даже не пытается скрыть, что ментально уже раздел меня и отымел во всех позах.

БА-БАХ!

С этим оглушительным звуком можно сравнить взорвавшееся в моей голове осознание, что всё это время я разговаривала вовсе не с женихом, а с мерзким ублюдком, который когда-то ежедневно упивался моими страданиями.

– Алекс, – хрипло произношу я,