Мне потребовались все силы, чтобы не разволноваться. Его слова вызвали множество различных мыслей, меня затрясло. Но не видать ему моих слез, и я больше не стану взывать к нему, пытаясь преодолеть лежащую меж нами бездну.

Кажется, он с уважением воспринял мои попытки держаться спокойно и храбро. Подобная черта характера может оказаться весьма ценной, когда я стану куртизанкой при нем.

— Вдобавок, — сказал он, — пожалуй, я возьмусь с уверенностью заявить следующее: не успеет враг пожаловать к нам в гости, как вскоре все закончится тем или иным образом.

Он не объяснил, что означают его слова. И в тот момент я даже не задумалась над ними.

— Остался всего один вопрос, — сказал он. — Мы получили разрешение на изъятие провианта и прочих необходимых вещей со всех земельных владений. Подвалы и амбары Гурца ломятся от припасов. Полагаю, вы не станете возражать и даже не заметите урона. Но мне показалось, вам будет приятней, если я займусь этим сам.

Я вспомнила, как однажды в сумерки в дом к моей тетушке заявились ополченцы.

— Вы и мужчин заберете?

— Дорогая моя Аара, ваших элегантных управляющих и доблестных работников кухни? Нет, благодарю. Мы не возьмем даже несравненного Мельма, хоть он и сведущ в военном искусстве. К тому же он ни за что не согласится покинуть вас. Мы как-нибудь продержимся силами своих легионеров… опираясь на могущественного императора. А с вас, — заключил он, — и так предостаточно. Вы не хотите вернуться в дом?

— Нет…

— Тогда оставайтесь здесь. Полюбуйтесь на милых птичек, киска. Ей-богу, я переправил бы вас в другое безопасное место, если бы видел в том необходимость. К лету все уже будет позади. И тогда мы с вами совершим обряд. Благодарите богов войны: когда бы не они, я непременно дал бы волю рукам. За пением соловьев вы не услышите ни единого пушечного залпа. Разве я хоть раз сказал неправду?

К обеду я надела серебряного крокодила.

Капитан отряда и его адъютант сели за стол вместе с нами, по просьбе Карулана еду подавали в гостиной, без затей. Он покровительственно относился к этим офицерам, своим подчиненным, а они просто преклонялись перед ним. (Я уже слышала доносившиеся из конюшни восторженные крики целого отряда бойцов и некоторых моих работников, прославлявших принца.) Солдат разместили в помещениях при кухне. Мой нареченный по сердечному преподношению понадеялся на широту моих взглядов: возможно, на следующий год в поместье прибавится детей, ведь уходящим в бой солдатам не свойственны ни строгость нравов, ни сдержанность. «Как жаль, — заметил он, — что мы сами должны безупречно себя вести. Но мы могли бы, по крайней мере, посидеть в гостиной, прикрыв двери, а у мальчишки-истопника тяжелая походка».

Я понятия не имела, что они взяли из продовольствия. Экономка зашла ко мне вечером, но лишь затем, чтобы обсудить в деталях блюда к нашему обеду и к тому, который готовили на кухне для солдат. Роза не удержалась и высказала вслух то, что и без слов было ясно: «Кое-кому из этих парнишек больше не придется попробовать ни цыпленка, ни ватрушки, ни салата». Для них специально испекли торт. Мне кажется, их обед оказался обильней нашего и уж, во всяком случае, проходил в более непринужденной обстановке.

Когда подали бренди, я поднялась, намереваясь оставить мужчин, но Карулан демонстративно схватил меня за запястье, и капитан с адъютантом насупились, запыхтели и поспешно откланялись. Карулан проявил великодушие и налил им по полному бокалу, прежде чем выставить их за дверь.

Мы устроились на диване, полусидя-полулежа, чтобы успеть принять благопристойную позу, если вдруг кто-нибудь постучит, и в этот раз он позволил себе гораздо больше, чем в прошлый. Какие-то неясные огни блуждали по телу, а от прикосновения его рук томительное серебристое желание разлилось в груди, ненавистное мне, невыносимо сладостное… Но, как и еда, его ласки не пробудили во мне аппетита. С тех пор, как Кир Гурц в последний раз обнял меня, прошло намного больше года. Никто ко мне не прикасался, и я воспринимала это как своего рода счастье, словно с каждым месяцем непорочной жизни все меньше оставалось во мне грязи, все надежней затягивались раны. Карулан оказался незваным гостем: он пробудил во мне желание, напомнившее о радостях, которые раньше, когда я была маленькой, доставляли мне лишь собственные руки; о действиях, совершавшихся среди укромной безглазой темноты и, на мой взгляд, никак не связанных с мужчинами, сопряженных лишь с глубоким страстным желанием, слепым, несведущим, едва успевшим родиться, но заключавшим в себе все необходимые знания, неуклонно толкавшим меня к моменту похожего на беззвучный крик самозабвения и таяния. Это волшебное, глубоко интимное явление, происходившее изредка, во тьме и всегда, всегда в одиночестве, не вызывало у меня вопросов, и я не считала его ни нормальным, ни дурным.

Но жизнь, мужчины, их тяжелое дыхание и судорожные движения, жар их рук и тела постепенно изменили мои представления. Ненароком открытое мной чудесное приключение доступно всем. Более того, эта пьеса предназначена для дуэта, а не для сольного исполнения. Что за жуткое зрелище являл собой Гурц, неужто и я способна на такое? Меня это пугало. Меня испугала мысль о том, что этот человек с глазами точь-в-точь как драгоценные камни, которые казались еще зеленей на распаленном настороженном лице, подведет меня к самому краю и столкнет вниз. И тогда я воспротивилась, не захотела принять чувственного удовлетворения, которое он мог бы бескорыстно мне подарить. Недомогание пришлось кстати, и, соскользнув с этого пути, я откинулась назад и пусть не словом и не жестом, а лишь мысленно дала понять, что дальше не пойду.

Спустя некоторое время и он отстранился от меня.

— Вы проявили чрезвычайное великодушие. Все впереди, Аара. Настанет день, настанет ночь. Для нас с вами. — Затем, уже стоя у камина, он проговорил: — Когда над нами будут совершать обряд, скажите, что вам семнадцать лет. И в документах, которые вы подпишете, поставят ту же цифру. Я не ошибся, летом вам исполнится шестнадцать?

— В конце лета, осенью.

— Что ж, этого достаточно. К моменту бракосочетания невеста должна достигнуть возраста шестнадцати лет, а мне хотелось бы, чтобы наш союз имел как можно больше общего с браком, хоть он и не вполне им является.

— А если бы я попросила, — сказала я, — вы женились бы на мне по-настоящему?

— Не просите, — ответил он, — не женился бы, и ваша просьба испортила бы то, что у нас есть. — Он стоял, разжигая одну из длинных глиняных трубок, которую снял со стойки. Синевато-белесый дымок душистого табака поплыл в воздухе. — Именно это вас и тревожит? Вы так горюете о настоящем браке?

— Нет. Для Гурца я была игрушкой, — сказала я. — Он только под конец на мне женился. — Карулан нахмурился, и я поняла, что ему об этом не рассказали. — Это роняет меня в ваших глазах?

— Вовсе нет, — медленно проговорил он, — но заставляет меня снова призадуматься над вопросом: из какого же теста вы сделаны? Впрочем, медведь побери. Вы еще и сами себя не знаете.