— Вон тот женат?

— Ильяс? Понятия не имею.

Но, к чести Мирнатиуса, он сподобился встать и подвести меня к тетушке для знакомства. А тетушка мигом восполнила пробел в его познаниях.

— Так кто ваш отец? — громко осведомилась она. — Эрдивилас… Эрдивилас… как его?.. Ах да, герцог Вышни. — Тетушка оглядела меня с некоторым сомнением: что, даже не эрцгерцог? Но после секундного раздумья покачала головой и сказала Мирнатиусу: — Недурно, недурно. Тебе давно пришла пора жениться. Может, и этот образумится. Старуха-мать хоть бы повеселилась на его свадьбе, — прибавила она, ткнув надутого Ильяса в бок закостеневшим от перстней пальцем.

Ильяс, неподвластный чарам серебра, холодно коснулся губами моей руки. Откуда этот холод, мне сразу стало ясно, когда он поднял взгляд на Мирнатиуса. Тот, казалось, увлеченно изучал наряд своего кузена: с интересом разглядывал широкие цветные вставки, расшитые павлинами с крошечными глазками из драгоценных камней.

— Чудесный узор, — одобрил Мирнатиус. Ильяс обрадованно поклонился, а мне послал взгляд, исполненный жгучей и непримиримой ревности.

— Хотя бы этот тебе предан, — заметила я, когда мы уселись на троны.

В моих устах это, разумеется, было не самой лестной характеристикой. А вот тетушка с ее расчетливым взглядом очень даже отвечала моим планам. Вся мало-мальски влиятельная знать отворачивалась от нее: а ведь она была матерью чуть ли не половины кузенов, на которых указал мне Мирнатиус. Ильяса, возможно, падение царя опечалит, зато его маменька будет радешенька пристроить сыночка в постель к Василиссе — хоть вряд ли ему там понравится. Полагаю, продвижение сына будет достаточной платой за низвержение племянника.

— С чего ты взяла? — уныло спросил Мирнатиус. — Тут без интереса никакая преданность и пяти минут не тянется.

— Ну, у него-то интерес имеется, — сухо усмехнулась я.

Я думала, Мирнатиус оскорбится, но он лишь раздраженно закатил глаза.

— У этих всегда один интерес, — фыркнул он.

Это прозвучало как-то необычно, но спустя мгновение я вдруг вспомнила, что частенько слышала похожие слова — правда, только от женщин и почти всегда от служанок. От двух молоденьких горничных, которые болтали, начищая серебро в шкафу возле черной лестницы, — для меня это был самый быстрый путь попасть на чердак, поэтому я и подслушала их разговор. От другой нянюшки, что разговорилась с Магретой на балу, — у той была хорошенькая дочка, а отец девочки не мог похвастаться большим влиянием. Мирнатиус произнес эти слова с обидой, которая плохо вязалась с его короной. Как будто и ему приходилось выдерживать эти хищные взгляды и все время быть настороже.

Его мать казнили за ведовство, когда он был ребенком; его брат был еще жив — весьма многообещающий юноша, с точки зрения двора. Я его смутно помнила: такой же дюжий детина, как и эти дородные мужланы, что разбрелись по бальному залу. Мирнатиуса тогда не принимали в расчет — для придворных он оставался всего лишь красавчиком-мальчуганом, сыном сожженной ведьмы. Вдруг чрезвычайно ко времени откуда ни возьмись налетела лихорадка — и вот многообещающий наследник и его отец мертвы, а красавчик-мальчуган уже на троне. Возможно, союз с демоном понадобился Мирнатиусу не только по причине его алчности.

Если так, мне его даже жаль. Но совсем чуть-чуть. Его отец, его брат, эрцгерцог Дмитир — их всех демон попросту сожрал на закуску. Мирнатиус купил их смерть, свою корону, свой мир. И он купил все это, заплатив жизнями тысяч безвестных людей, которых годами поглощал демон с тех самых пор, как Мирнатиус позволил ему вползти себе в горло и поселиться у себя внутри. Я ничуть не сомневалась: я не первая жертва, которую царь бросит в камин на растерзание буйному чудищу, что изнемогает от неутолимого голода и негасимой жажды.

В зале еще вовсю танцевали, но я поднялась с трона. Небо затянуто облаками, и наверняка не скажешь, когда начнется закат. Я не желаю быть скормленной демону. И, кроме того, с Мирнатиусом уговор у меня есть, а с демоном пока нет. Я не доверяла ни тому ни другому.

— Я хочу повстречаться со слугами перед сном, — объявила я Мирнатиусу. — Или ты снова запрешь меня в спальне?

— А, да, иди конечно, — коротко отозвался он, едва отвлекшись от бокала с вином. Он смотрел не на меня, а куда-то мимо, в огромные бессмысленные окна бального зала: за ними опять мягко кружились снежинки и ложились на стылую землю.

В кухнях я распорядилась приготовить мне корзину с едой. Слуги слегка растерялись, но все исполнили. Взяв корзину, я направилась в сторону приемных залов; один из них пустовал. Среди бархатных диванов стояла одинокая арфа в ожидании своего часа. На стене висело зеркало с золотой раме. В нем я видела низенькую ограду, высокие деревья — то самое место, из которого я вернулась во дворец. И, повесив корзину на руку, я шагнула к маленькой лесной хижине.

Снег перестал, по крайней мере сейчас он не шел, но за время моего отсутствия его успело навалить — как и в Литвасе. Сугробы уже подбирались к стенам хижины. Под ногой у меня хрустнуло: видно, на снегу успел намерзнуть ледок. Я постояла немного на безлюдном дворе, на границе сумерек, что разрезала дом пополам, и, повинуясь внезапному порыву, отломила кусочек хлеба из корзины и раскрошила его на снегу. Здесь ведь тоже есть всякая живность, и наверняка с едой у нее так же туго, как у белок в Литвасе.

Когда я вошла, Магрета спала; глубокие морщины залегли на старом лице, и в волосах серебрилась седина. Она сложила руки на коленях, словно кто-то взял у нее вязание. Огонь в печке почти догорел, но хорошо хоть дровяной ящик полон. Я подбросила в печь полено и поворошила золу, и Магрета пробормотала:

— Темно еще. Поспи еще, Иринушка.

Она так говорила, когда я была совсем маленькой, просыпалась ни свет ни заря и нипочем не желала возвращаться в постель. Тогда и Магрете приходилось вставать. Она журила меня за то, что сижу у огня, и сама бралась согреть чай и нарезать сыр с ветчиной. Она всегда боялась подпускать меня к огню. И боялась, что я порежусь ножом.

Я легла в кровать и продремала до рассвета, поглядывая сквозь сон на привычно мелькавшие в отсветах печки Магретины спицы — как в детстве, в той комнатушке под самой крышей, где я выросла и где зимой всегда было холодно, а летом душно. Зимоярская стужа овеивала хижину, расползалась по ней — в точности так же она проскальзывала в оконные щели и растекалась по карнизам в доме моего отца. И зимоярская стужа была мне милее блеска царских хором.

Моя дражайшая царица после ужина снова как сквозь землю провалилась. Канула куда-то между кухнями и моей спальней. Я уже ничему не удивляюсь. Да, признаться, и не возражаю. Несколько лет я выслушивал нуднейшие назидания на тему важности брака и выбора невесты. И вот полюбуйтесь: все старичье из Совета наперебой рассыпается в поздравлениях по поводу женитьбы на девице без роду без племени, без приданого, и вообще без единого признака той идеальной невесты, о которой они мне неумолчно твердили. А придворные юнцы им вторят и тоже рассыпаются в поздравлениях. Ах-ах, государь, молодая царица неслыханно прекрасна! Это о такой-то бледной немочи! О такой-то тощей оглобле!