Сперва появилась охрана. А потом прибыл Клаес Фагерман в сопровождении еще нескольких охранников. Самир рассказал, что один из охранников забрал у Самира телефон и вручил ему новый, дорогой, в невскрытой упаковке.

Старый телефон Самира (и телефон Клаеса тоже) приложены к материалам дела. Мы уже видели видео, которое Самир отправил Клаесу, и еще одно, снятое до этого, но не отправленное. Прокурор снова их включила. На экране видно, что я под кайфом, и видно, как я прихожу в ярость, когда понимаю, что Самир снимает видео. Я кричу: «Что ты, мать твою делаешь, совсем с ума сошел!» Видео заканчивается крупным планом моего потного лица. Прокурор позволяет публике полюбоваться мной, прежде чем свернуть видео.

Самир рассказывает о хаосе, разразившемся с прибытием Клаеса. Клаес утратил контроль над собой. Обычная маска равнодушия спала. Он вытащил Себастиана из спальни, где тот был с проституткой, голого, и на глазах у всех ударил кулаком в лицо. А когда Себастиан упал на пол, Клаес пнул его в живот.

– Три раза, – сказал Самир. – Может, два. Я не уверен.

Один из охранников встал между Клаесом и Себастианом, другой вывел из спальни Денниса с проституткой. Деннис тоже был голым, с шортами в руках и мерзким червяком, зажатым между жирными, почти лиловыми ляжками.

Самир рассказал, что домой его отвез один из охранников. Самир попросил высадить его за квартал от дома, чтобы родители не увидели машину, но охранник настоял на том, чтобы довезти его до порога. Родители Самира ничего не заметили.

Около пятидесяти минут уходит на рассказ о том, что произошло в классе. Прокурор задает вопросы голосом тише обычного. Каждый раз, когда Самир плачет (три раза), судья спрашивает, не нужно ли сделать паузу, но Самир качает головой, борется со слезами, торопливо продолжает. Видно, что ему хочется побыстрее с этим покончить, он повторяет все то же, что уже говорил на допросе. Он во всем уверен. Он «знает, что он видел». Знает, что я сделала.

Когда приходит очередь Сандера задавать вопросы, Самир уже мокрый от пота. На щеках у него горят два красных пятна, прямо над теми местами, где у него бывают ямочки, когда он смеется. Видно, что он раздражен.

Сандер говорит спокойно, но не тише и не громче обычного.

– На первом допросе ты сообщил, что полиция прибыла через несколько часов.

– Гм.

– Ты помнишь эти слова?

– Мне так казалось.

– Но на самом деле не прошло и получаса. В рапорте сказано, что полицейские ворвались в классную комнату через пятнадцать-семнадцать минут после последнего выстрела. И через девятнадцать минут после первого выстрела.

– Это важно?

– Ты также сказал, что первым застрелили Кристера.

– Но…

Сандер понижает голос.

– На следующем допросе ты отказался от своих слов.

– Я был в плохой форме. После операции. Они допрашивали меня в больнице. Я был…

– Я понимаю, Самир. Я понимаю, что тебе нелегко. Но ты много всего сказал на первом допросе, а потом от этого отказался.

– Это не так.

– Через сколько дней состоялся допрос?

– Через четыре.

– Твоя семья была с тобой в эти дни?

– Да.

– Вы говорили о том, что случилось?

– Я мало говорил.

– Тебе было плохо, я знаю. Ты принимал обезболивающие. Это написано в медицинском журнале. Я понимаю, каково тебе было. Но твои мама и папа… Они обсуждали с тобой случившееся в школе?

– Разумеется, обсуждали. Я не вижу в этом никакой проблемы.

– Пожалуйста, ответь на вопрос, Самир.

– Мама по большей части плакала.

– На каком языке ты говоришь с родителями?

– На арабском, – помедлив, ответил Самир.

Блин протянул Сандеру несколько листов бумаги. Сандер полистал их, нашел нужное место и продолжил:

– Мы говорили с медперсоналом. Одна из медсестер рассказала, что ты спросил, что с Маей. – Сандер повернулся к судье и добавил: – Она тоже говорит по-арабски.

Фердинанд тем временем раздала копии протокола допроса медсестры судьям.

– М-м-м.

– Она рассказала, что твой отец ответил на этот вопрос.

– Что странного в том, что я задал такой простой вопрос, а мой отец ответил?

– Ты помнишь, что он ответил?

– Что она под арестом.

– Медсестра сообщила, что он сказал тебе, что полиция задержала Майю и что Майя сгниет в тюрьме за то, что она тебе сделала.

– Что странного в том, что мой отец считает, что Майя должна быть наказана за свои преступления. Он имеет право злиться.

– Твой отец сказал, что полиция нашла сумку в шкафчике Майи. Он также рассказал, что было в той сумке, так ведь?

– Почему бы и нет? Полиция тоже об этом сообщила. Зачем отцу мне лгать?

– Твой отец сказал, что Майя с Себастианом запланировали все вместе, что они вместе устроили стрельбу в школе.

– Это так.

– Твой отец сказал это тебе за два дня до первого допроса, не так ли?

– Я не помню. Возможно. Но он сказал правду. Папа ничего не придумывал.

– Я не говорю, что твой отец это выдумал, я думаю, что он прочитал об этом в газете и поверил словам журналистов. Майя была под арестом. Твой отец, как и многие другие, решил, что дыма без огня не бывает, и что раз она за решеткой, то виновна. Я думаю, что ты допустил ту же ошибку. И что эти ошибочные предположения повлияли на твой рассказ о событиях в классе.

– Думаете, я все выдумал? Брехня. Майю задержали, потому что она застрелила…

Сандер с грустной миной перебил Самира:

– Твой отец, твоя семья, все, кто посещал тебя в больнице, дали полиции слово не обсуждать с тобой случившееся.

– Да.

– Они не имели права обсуждать с тобой события в школе.

– Папа ничего со мной не обсуждал.

– И с них взяли это слово, потому что полиция не хотела, чтобы их предположения или прочитанное ими в газетах повлияли на твои воспоминания о случившемся. На допросе они хотели услышать только то, что на самом деле произошло, а не твое мнение, сформировавшееся, под влиянием родственников и прессы.

– Никакого мнения у меня не сформировалось. Я рассказал то, что видел. Зачем мне выдумывать?

– Я не говорю, что ты выдумал что-то, Самир. Но я считаю, что ты был не в состоянии принять правду о том, что произошло, и сконструировал новую реальность, которая помогла тебе справиться с психологической травмой.

– Папа не говорил, что Майя и Себастиан были заодно.