что с портрета на нее смотрела не кто иная, как сама Марина!

Она растерянно обернулась на Ивана:

— Ты… ты видел меня прежде?

Он молча покачал головой.

— Но так не бывает! Это ведь я, правда? Или кто-то на меня похожий?

— Это ты.

— У меня здесь длинные волосы — такую прическу я никогда не носила. Мистика!

— Я тоже так подумал, когда в первый раз помогал тебе влезть в лодку. У меня даже руки задрожали.

— Так не бывает!

— Значит, бывает. Придуманный мной образ вдруг ожил…

— Минуточку, я могу поверить в совпадения, но ты не слишком увлекайся. Я понимаю, когда рисуют лица красивые, там лики мадонн, идеальных красавиц.

— С некоторых пор я не люблю красавиц. В большинстве из них нет жизни. Куклы самодовольные… А ты… ты даже в мою жизнь не вошла, а ворвалась. Нарушила придуманные мной законы, нагрубила… О, как ты меня ненавидела! Я даже растерялся, но когда ты ушла из кафе мне показалось, что с твоим уходом кончилась и моя жизнь.

Марина продолжала недоуменно вглядываться в портрет. Если придираться, то это не совсем она. Глаза у нее явно поменьше, если, конечно, без косметики, и нижняя губа гораздо пухлее…

— Все равно, в сказки я не верю. Ты просто охмуряешь меня, а на портрете всего лишь похожая на меня женщина. Приглядись, и глаза у нее побольше, и брови другие, и губы гораздо тоньше…

Это она уже придиралась, но он легко согласился:

— Ты права, губы мне не очень удались. У оригинала они куда красивее… Но все-таки разреши мне поохмурять тебя еще немножко?

— Давай, валяй, раз уж я пришла, все по полной программе. Больше у тебя ничего нет в рукаве?

Она подтащила кресло поближе к огню и опять стала в нем покачиваться. И вдруг из сознания выплыли строчки, словно у нее внутри они наконец сформировались и теперь не стали засиживаться.

Высокое рождается не вдруг, Высокое рождается из боли. Его кормить приходится из рук И долгим воспитанием неволить.

Она прочла их вслух и сама этому удивилась.

— Чьи это стихи? — Иван на миг оторвался от своих хлопот.

— Мои, — сказала она растерянно. — Как-то вдруг выплеснулись, я и не ожидала.

Две строчки, которые ее подсознание выдало на днях, притащили за собой еще две. Или это не все? Она прислушалась к себе. В ее душе что-то происходило, что-то варилось на медленном огне, под крышкой.

Оно на удивление мало, Неопытно и слепо в час рожденья, И нужно неустанное тепло…

Последняя строчка не давалась, мучительно застряв по пути. Зато выскочила еще одна строфа:

По недоразуменью, впопыхах Оно в любую дверь не постучится, Поскольку часто ходит в дураках, Хотя совсем не к этому стремится.

— Марийка, иди сюда!

Как он странно ее назвал! Вернее, непривычно. Но ласково и совсем по-родному.

Откуда-то Иван вытащил столик. Тоже плетеный, но складной. И вправду народный умелец этот бывший десантник! Она мысленно вроде посмеивалась над ним, чтобы охладить свое возбуждение. С ней таки происходили вещи мистические. И этот портрет, и неизвестно откуда взявшиеся стихи.

Когда она на второй день знакомства отдалась Тимофею, это хоть можно было объяснить: она весь вечер перед этим пила шампанское. Но теперь… хмель ее давно покинул, а ночное купание вообще выветрило и его остатки. Что с ней творится?!

На столике уже стояла тарелка с огромными краснобокими яблоками и бутылка из темного стекла, по виду старинная.

— Ты не в море ее выловил?

Она решила больше не задавать себе вопросов. Разве не для этого рядом с ней Иван?

— В море. А ты откуда знаешь?

— Догадалась… Она была с вином?

— Нет, вино я сделал сам.

— И яблоки вырастил сам?

— Яблоками меня угостил приятель… Ты что, нервничаешь?

— Нет, откуда ты взял?

— Ты боишься мне верить и оттого сердишься. И на меня, и на себя. А что тебя пугает?

— Как-то все слишком быстро происходит, понимаешь?

— Понимаю. — Он свесил между коленями свои руки и слегка набычился, размышляя. — Не знаю, как ты, но я потерял столько времени… Можно сказать, выбросил из жизни целый кусок, так что теперь поневоле приходится торопиться… Нет, я должен сделать то, что давно хотел.

Он притянул ее к себе и поцеловал. Сначала легонько, едва касаясь губ, а потом жадно накрыл ее рот своим, словно умирающий от жажды, который наконец-то добрался до воды. И оба понимали, что такую жажду одним глотком не утолишь.

Иван на мгновение оторвался от нее, чтобы погасить свет, но пламя камина высвечивало все: их глаза, губы, руки, нетерпеливо срывающие друг с друга немногие одежды.

Их нагие тела в неверном свете камина казались бронзовыми, и переплетались в причудливый рисунок их тени на плетеной стене.

Как там Марина думала о себе — брошенная? Ничего подобного. Она избранная. Для того, чтобы вернуть миру почти потерянного им еще одного хорошего человека, дети которого непременно сделают его лучше.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному