Засидевшись в очередной раз в офисе, Гридин не стал звонить жене. Веры наверняка нет дома, а значит, и ужина тоже. Он заметил, что его перестало огорчать даже это. Он заехал по дороге домой в супермаркет, купил ряженки, фруктов, готовых отбивных, салата, булочек и бутылку вина. Давно он не сидел у телевизора, спокойно, не дергаясь, не ожидая, что это будет раздражать Веру, которой стыдно за него, невоспитанного мужлана, перед утонченным, изысканным господином Экстером.

Михаил Маркович вздохнул, а потом плюнул в сердцах. Дожил ты, папа! Собственная жена перед зятем из-за тебя краснеть должна! Не привили тебе родители ни тонкого вкуса, ни хорошего тона! И ничего не поделаешь. Горбатого, как известно, могила исправит!

Однако дома его ожидал сюрприз. Притихшая Вера жарила на кухне котлеты. Пахло валерьянкой и сердечными каплями. Ксюша, увидев отца, спрятала заплаканное лицо и убежала к себе в комнату.

«Так! – подумал Михаил Маркович. – Лед тронулся, господа крестоносцы!»

Ему было жаль жену и дочь, но в глубине души он понимал, что чем раньше нарыв прорвется, тем скорее больной выздоровеет.

Гридин сделал вид, что ничего не замечает. Он не спеша переоделся, поужинал, принял душ и сел посмотреть ночные новости по телевизору. Вера громко вздыхала и шмыгала носом, но он ни о чем ее не спрашивал. Наконец жена не выдержала.

– Какой же ты все-таки черствый, бессердечный! – сказала она с надрывом, но тихо, чтобы Ксюша не услышала. – Ладно, на меня тебе наплевать… А дочь родную неужели не жалко? У тебя их десять, что ли?

– А что случилось? – спросил Михаил Маркович, продолжая смотреть новости.

– Да оторвись же ты от телевизора! Тебе лишь бы желудок набить и в «ящик» уставиться!

Гридин повернулся к жене и улыбнулся.

– Иди сюда! – сказал он мягко. – Давай обнимемся, как раньше. Помнишь?

Она так и застыла с открытым ртом. А потом села рядом, положила голову ему на плечо и заплакала.

– Что же делать, Миша? Беда у нас!

– Нет у нас никакой беды и не будет! – ответил Гридин. – Ты из-за Ксюхи так убиваешься? Что там у них? Поссорились? Так это не страшно. Милые бранятся – только тешатся!

– Жизнь у них рушится! – всхлипнула Вера.

– Не успела построиться, как уже рушится?! – притворно удивился Михаил Маркович. – Значит, это жизнь такая непрочная, некачественная! Пусть рушится! Чего жалеть?

– Да ты что, Миша?! Ксюха-то как любит его!

– Ну и пусть себе любит! Ты-то чего плачешь? У них своя жизнь, а у нас своя. Мы с тобой еще сами не старые!

Ночью, ворочаясь без сна, Гридин решил принять снотворное. Он не стал зажигать свет, чтобы не разбудить Веру; на ощупь проходя по коридору, остановился, услышал приглушенные рыдания в комнате дочери. Ему захотелось утешить ее, как в детстве, когда она горько плакала из-за разбитой коленки или полученной в школе двойки.

Михаил Маркович тихонько постучал, и за дверью воцарилась тишина. Он представил себе, как Ксюша притаилась там, в темноте комнаты, сжалась в комочек и… У него просто руки чесались отдубасить как следует милейшего Жоржика. Но всему свое время. Не стоит торопить события!

Он толкнул дверь и вошел. Ксюша сидела на кровати одетая, растрепанная и жалкая, как нахохлившийся воробышек. В свете ночника было видно ее заплаканное, опухшее от слез лицо. Пахло апельсинами и слабыми девичьими духами.

– Ксюша, может, расскажешь, что тебя огорчает?

– Это нельзя так просто объяснить, папа, – ответила она сдавленным от рыданий голосом. – Я… ему не подхожу.

– Ты?! – У Гридина едва глаза на лоб не выскочили. Хорошо, что в комнате полутемно! – Чем же это, позволь спросить? Может, у тебя недостаточно состоятельный отец, чтобы удовлетворять капризы господина Экстера?

– Ах, папа, опять ты за свое! Жорж не думает о деньгах, он выше этого!

– Что ты говоришь? Выше, значит! И насколько?

– Настолько, что он не будет жить со мной из-за денег!

– Это он тебе сказал, или ты сама придумала?

Ксюша снова заплакала. Она была в отчаянии. Медовый месяц оказался совсем не таким, как она себе представляла. Жорж обвинил ее в том, что она холодна, что она не возбуждает его, не старается… Она ничего не понимает в любви! Их первая ночь окончилась ничем. И все последующие тоже. Каждый раз во всем оказывалась виновата она, глупая, неловкая, все делающая не так! Жорж заявил, что из-за нее он может стать импотентом! Никакие уговоры и просьбы не помогали. Молодой супруг все больше и больше раздражался и сердился на нее и в конце концов пообещал, что подумает о разводе, раз она оказалась такой негодной.

– Ты не женщина, – сказал он ей среди полной неудачных попыток ночи. – Ты просто овца, никчемная и безмозглая. Тебе нужен не мужчина, а баран!

Это последнее оскорбление показалось особенно обидным и переполнило чашу терпения Ксении. Она действительно была молода, неопытна – вернее, неиспорченна. Она сохранила свою девственность несмотря на то, что почти все ее подружки давным-давно расстались с этим «пережитком прошлого». Она думала, что ее супруг будет счастлив, а он пришел в бешенство! Все складывалось не так, как она представляла себе в наивных девичьих мечтах. Но разве могла она рассказать все это отцу? В конце концов, Жорж прав. Что он может сделать, раз она его не возбуждает? Это она во всем виновата!

Ксения стала противна сама себе. Ей не нужно было выходить замуж. Любой другой мужчина потребует от нее того же самого, что и Жорж. А что она сможет дать ему? Это ужасно, что она оказалась холодной, как селедка. Да, так и Жорж ее называл – «фригидная селедка»! Какой ужас! Такой недостаток хуже, чем родимое пятно или какое-нибудь увечье. Там еще можно хоть что-то исправить, а ее случай неизлечим.

Ксения молча плакала, а ее отец втайне торжествовал. Он не знал истинной причины размолвки между супругами, но все равно был счастлив. Ксюша молода и красива, да и совсем не так глупа. Это он от злости на нее так думал. Она еще устроит свою жизнь, когда разберется, что за «фрукт» ее избранник! Все к лучшему!

Нина Никифоровна Климова была довольна. Она не ошиблась, решив разделить фирму с Клавдией Ереминой. Лучше иметь половину стабильного дохода, чем из-за претензий на весь, остаться ни с чем. Клавдия Петровна сразу все взяла в свои руки, она прекрасно знала, что и как должно быть, и имела в запасе еще множество способов улучшить положение. Постепенно работа «Спектра» налаживалась, вернулись старые клиенты, которые после смерти Арнольда Вячеславовича отказались сотрудничать с его фирмой, все входило в привычную колею. Служащие привыкали к новому директору, а Клавдия – к своему положению.

Мысли и идеи, одна лучше другой, приходили ей в голову как будто без всякого усилия с ее стороны. У нее все получалось. Она почти забыла о старом пиджаке, который висел в ее шкафу среди прочей одежды. Кирилл звонил ей каждый день вечером и рано утром. Они все больше нуждались друг в друге, все больше росла сладкая тревога при мыслях о встрече. Разгорающийся внутренний огонь иногда пугал их, но чаще они не замечали его, как не замечали биения сердца или тока крови.