Один из нападавших особенно хорошо владел шпагой, и его острие несколько раз со звоном встречалось с кирасой на моей груди. Я же умудрился поднырнуть под его очередной выпад и ударить стилетом в глаз. Хруст ломаемой кости черепа – и он свалился замертво. Последний враг бросился наутёк.

Но в проулке показался конный отряд жандармов с факелами. Мой враг заметался, потом попятился, вставляя перед собой шпагу. Тут же получил сокрушительный удар палашом по голове. Жалобно вскрикнул и упал навзничь.

– Вуич, ну зачем вы так, сразу? – упрекнул ротмистра Аракчеев.

– Прошу прощения, генерал. Темно. Не рассчитал удара.

Аракчеев спрыгнул с коня.

– Добров, вы живы?

– Да, – ответил я, переводя дыхание.

Простите, что опоздали. Вы так незаметно выскользнули из дворца, а дежурный офицер поздно доложил. Впрочем, и его надо будет проверить на вшивость. Не доверяю я в последнее время адъютантам. Ну, посмотрим, кто здесь.

Он нагнулся над убитым и снял с него шляпу.

– Полюбуйтесь, Добров, это – ваш товарищ и мой адъютант.

– Не может быть, – не поверил я.

– Сами взгляните.

Я подошел. Действительно, это был лейтенант Зотов, мой хороший знакомый и сослуживец.

– Ну, кто там ещё? – Аракчеев подошел к другому заговорщику, в которого я стрелял. – Жив ещё. Что у него там?

– Я в него попал?

– В живот. – Аракчеев перевернул человека на спину. Пощупал. Тот хрипло застонал. – Вы ему печень продырявили. Долго не проживёт. Взгляните, а вот и второй мой адъютант. Вы, прямо, Добров, избавили меня от двух неприятностей.

– Не говорите так, Алексей Андреевич. Я же убил их.

– А, вы никогда не убивали? Это первые? Сочувствую. Но, посмотрим, кто тут третий? Ох, какой вид, – усмехнулся Аракчеев, разглядывая лицо последнего. – Лихо вы ему в глаз. По самую рукоять. – Аракчеев резко выпрямился. – Вот тут у нас могут возникнуть неприятности. – Он недовольно покачал головой. – Знаете его?

Я заставил себя взглянуть в окровавленное лицо. Что-то знакомое…. Но не припомню, где я мог его видеть.

– Нет, не могу вспомнить, – ответил я.

– Полковник Генри Энглиси, помощник посла Англии Уитворта. Вот это – поворот!

Мне показалось, что земля стала раскачиваться. Тошнота поднялась к горлу. Шея ослабла, и я не мог удержать голову.

– Что с вами, Добров? – спросил Аракчеев.

– Ранен он, – услышал я голос ротмистра Вуича где-то далеко.

* * *

Я очнулся, когда меня раздевали и укладывали на жёсткую лежанку. Резко пахло уксусом и нюхательными солями.

– Плечо, – сказал старичок с седенькой бородкой. – Рана лёгкая, сейчас промоем, перевяжем – и через недельку он о ней и не вспомнит.

– Что же он тогда в обморок грохнулся? – удивился Аракчеев.

– Может, от переживаний, – пожал плечами старик. – Это его первая дуэль?

– Первая, – подтвердил Аракчеев. – А вы, не могли бы его приютить на пару дней, Иван Фёдорович?

– Конечно. Пусть поправляется. Вы его потом на гауптвахту за дуэль или в ссылку?

– В ссылку, скорее всего. Дуэли строго запрещены, сами понимаете.

– Странные какие-то дуэли нынче происходят, – удивился старик. – Разве есть такое правило: надевать кирасы перед поединком?

– Понимаете, – замялся Аракчеев. – Дело тёмное, подлежит тщательному расследованию.

Моё левое плечо туго перебинтовали, а руку, согнутую в локте, подвесили на шею. Аракчеев отбыл, оставив на страже у дверей дома двоих жандармов.

– Ну, как вы чувствуете себя? – спросил у меня седой лекарь.

– Сносно, – ответил я. – Вы только скажите, где я нахожусь.

– Ах, простите, – спохватился старик. – Вы в доме бывшего лейб-медика Фрейганга Ивана Фёдоровича, коим я являюсь. Аракчеев обычно привозит ко мне больных или раненых.

– Странно, – удивился я. – Аракчеев обычно не доверяет медикам.

– Я его хорошо знаю. Не доверяет, – согласился Иван Фёдорович. – Да только все его посещения вечно окутаны тайнами. Вот и вас он привёз. Дуэль – говорит. Не дуэль это. Вас убить хотели. – Прошаркал по-стариковски к окну. – Ох, скоро светать начнёт. Чайку не хотите? – спросил он меня.

Вскоре сонная кухарка внесла самовар и вчерашние булки.

– Вы давно служите при дворе?

– Недавно. Со дня воцарения Павла Петровича.

Иван Фёдорович щедро намазал мне булку маслом, так, как я мог действовать только одной рукой, положил сверху ломтик сыра.

– И как вы попали к Аракчееву на службу?

Я кратко рассказал свою историю.

– Интересно, интересно, – кивал старик. – А я, знаете, Павла Петровича ещё юношей помню.

– Постойте, так вы тот самый лейб-медик, который лечил Павла Петровича от отравления? – стал припоминать я.

– Тот самый, – тихо вздохнул старик. – Потом за это поплатился. Орловы чуть меня не убили. Никита Панин в свою очередь меня спас. А у Императора часто припадки бывают?

– Я наблюдал только два раза. Но врача говорят, раз в неделю – обязательно. Его действительно хотели отравить?

– Хотели, – подтвердил старик. – Порчу наводить пытались, да не получилось. Императрица наша, Екатерина всех колдунов да ведьм на дыбу отправила.

– А яд ему кто дал?

– История тёмная. Знавал я одного лесника в Ропшинском поместье. Раньше ездил к нему охотиться. Он все тропы, все болота знал. Уток вместе били. А тут вдруг он пропал. Потом собака его прибежала и отвела местных крестьян на болото, где его и выловили, задушенного. Один из мужиков по пьянке другому сболтнул, мол знает все, видел все. Тот управляющему имением рассказал. Как раз при мне это было. Мы к этому мужику нагрянули да выпытали все. Тот пьяный валялся в канаве, когда к леснику приезжал посетитель. Высокий, на хорошем коне, при оружии.

Спрашивал у лесника яд волчий.

– Откуда же пьяница это узнал?

– Посетитель, говорит, садится на лошадь, чтобы уехать спрашивает: – Точно, мол, яд сильный? Лесник отвечает: – Волки дохнут моментально.

– А посетителя он разглядел?

– Разглядел. У того шрам через всё лицо. Тут я и смекнул, кто это мог быть.

– Неужто Алексей Орлов?

– Если бы кто другой, я бы не беспокоился. Выведал я у жены лесника, из чего он яд готовит, да на всякий случай противоядие сделал. Орловы в ту пору опасные люди были. Могли, кого хочешь прирезать или отдубасить до смерти, но, чтобы яд использовать – подозрительным мне показалось. Я уж думал: Потёмкина решили отравить или Панина. И как–то раз в госпиталь врывается Порошин сам не свой. Толком сказать ничего не может. Скорее, – кричит. – Умирает. Кто да что? И вдруг, как осенило. Схватил я свой медицинский сак. Бросил в него в инструменты склянку с противоядием – да скорее в Гатчинский замок. Наследнику тогда двадцать четыре было или двадцать пять. Помню, тогда он поднял вопрос перед Императрицей о престоле. Напомнил, что она дала клятвенное обещание народу и гвардии отдать