И так мы развлекались, распевая песни, которые нам обычно не нравились, и поедая миндаль, а Дебби перепачкалась в лисьем помете, и нам пришлось загнать ее в ручей, а мама лежала на грязных турецких рулонных полотенцах, и потягивала «швепс» из бутылки, и покуривала сигареты, и рассказывала смешные истории о людях, которые работали в прачечной «Подснежник». Как они друг друга поддерживали, и какие они все там забавные. Как у каждого из них случались удачи и неудачи. Мы снова услышали, как мисс Келлогг замолвила за нас словечко, чтобы нам разрешили пользоваться фургоном, и как она возложила на себя вину за «хаски» из «Надежных автомобилей Рэя». Мы также услышали историю о том, как в 1970-м запах бекона не дал мисс Келлогг покончить с собой.

– Как? – спросила сестра.

– Ну, она собиралась покончить с собой, и вдруг в окно ее комнатушки прокрался запах жареного бекона, и в последний момент она поняла, что больше хочет есть, чем умереть, – объяснила мама.

Нам всем очень понравилась история о том, как бекон спас жизнь мисс Келлогг. Мама сказала, что сама она никогда не хотела покончить с собой и даже вообразить такого не могла. Это было приятно слышать, и Крошка Джек сказал, что если ему когда-нибудь захочется покончить с собой, он просто будет бешено рисковать, пока не развеселится или не убьется.

Неожиданно откровение о мисс Келлогг и ее спасении посредством бекона опасно приблизило нас к теме ветчины, которую мы обычно обходили и огибали (она вела к теме Чарли). Забавно, что хотя у нас не было ни единой причины когда-либо поминать ветчину или колбасные изделия, они будто подкарауливали нас вместе с прочими нежелательными темами – домашние питомцы, пони и Дорсет, – но в ту субботу на поле Уистоу, когда солнце низко висело над горизонтом, а у нас над губами засохли усики из колы, тема ветчины нас не расстроила. Другими словами, мы выздоравливали.

Вскоре день пошел на убыль, кассету в «Грюндике» начало заедать, и мы уже подумывали поехать домой, как вдруг я заметила на мамином лице величайшее беспокойство. Я подумала, что она увидела по меньшей мере стадо разъяренных быков или что-то не менее опасное, но это был просто мужчина.

Сунув руки в карманы, к нам направлялся самый обыкновенный мужчина.

– Кто это? – спросила я.

– Блин, – сказала мама, – блин.

И она вскочила на ноги и пригладила волосы.

– Что здесь происходит? – спросил мужчина. Коричневые брюки, тонкий ремень, густые бакенбарды, закатанные рукава.

– Мы просто приехали сюда побегать, – сказала мама. Выглядела она помято.

– Поднимите полотенца, – сказал он, показывая на полотенца, валявшиеся на траве. Он хотел поднять бутылку «швепса», но мама его опередила.

Мужчина забрался в кузов фургона.

– Как вы сюда привезли всех этих детей? – крикнул он оттуда.

– Двое ехали в корзинах, – сказала мама.

Хотя мужчина не казался агрессивным или даже злым, мама ужасно нервничала. Он был холодным как лед и вообще походил на робота, и мы предположили, что это тот самый мистер Холт (начальник), и отошли в сторону, чтобы не слышать, как маму отчитывают.

Вскоре мама велела нам всем садиться в машину мистера Холта, «остин 1100» горчичного цвета, что мы и сделали, и он отвез нас домой. Всех четверых плюс Дебби.

После того как мистер Холт отвез нас домой, он проделал пешком весь путь до полей возле Уистоу, забрал фургон, доехал в нем до нашего дома, сел в свою машину и был таков.

– А из-за чего он так разозлился? – спросила я позже.

– Просто он жалкий ублюдок, – сказала мама и пнула дверь в свою комнату.

Пнула она не очень сильно, но ее нога (босая) проделала в двери дыру. Я должна сказать, что мама всего лишь немного разозлилась, но дыра выглядела так, будто произошло что-то ужасающее, и мне захотелось, чтобы она исчезла.

Весь остаток выходных мама провела в расстроенных чувствах, она боялась возвращаться в «Подснежник» в понедельник утром. Так что вся радость по поводу новых мужественных стрижек, и приятное чувство семейного единения во время поездки в фургоне, и наше безразличие к ветчине обернулись пшиком.

Я злилась на мистера Холта, а маму мне было жалко. Сестра испытывала прямо противоположные чувства и сказала, что мама безответственная, ей дали палец, а она откусила по локоть, но главная ее вина в том, что она управляла фургоном прачечной «Подснежник» в нетрезвом состоянии.

Наступило утро понедельника, и мама ушла на работу к семи. Я собиралась беспокоиться за нее весь день, но забыла и не беспокоилась до тех пор, пока не вернулась домой в 15:45 и не обнаружила там маму.

– Что случилось? – спросила я. – Тебя уволили?

– Нет, – сказала она, – но этот ублюдок сделал мне устное предупреждение.

Я подумала, что это, наверное, нечто очень плохое.

– Устное? – спросила я. – Это плохо?

– Не так плохо, как письменное, – сказала мама, но я не успокоилась.

– Почему ты дома в такую рань?

– Меня на день отстранили от работы и за сегодня не заплатят.

Она еще раз сказала, что мистер Холт ублюдок, и что ей стыдно, и что она не справляется с работой, и дальше несла всякий вздор. В основном, что мистер Холт превратил ее жизнь в ад, что он к ней придирается и вообще ужасный.

– Может, примешь таблеточку? – спросила я. – Может, она тебя развеселит?

– О, Лиззи, я не хочу и одновременно хочу. Хотя на самом деле не хочу.

И вместо таблетки она налила себе выпить.

Потом, слава богу, пришла сестра, и я больше не была с мамой одна.

– О боже, что случилось? – вскричала сестра. – Почему ты дома в такую рань? Тебя что, уволили?

Вскоре позвонил наш отец и сказал, что заберет нас к себе на день. Похоже, Кеннета уволили, потому что отец сам ездил за рулем «ситроена» с автоматической коробкой передач и интересным поведением подвески.

В дом он не зашел, но погудел с улицы, сидя за рулем и неуверенно глядя по сторонам. Мы почти ничего не говорили все сорок или около того минут, пока ехали в его часть графства. Папино кольцо с ониксом дребезжало о вибрирующий рычаг «автомата», этот звук одновременно зачаровывал и раздражал, и я думаю, что именно поэтому сестра дернула меня за волосы. Другой причины для этого не было.

Мы начали бороться на заднем сиденье и дергать друг друга за волосы. Обычно мы так не дрались, и я обиделась на нее. Мне казалось, что драка – это что-то слишком интимное, чего папа не должен видеть, тем не менее я дралась всерьез, так что сестра даже расплакалась, что было ужасно.

Удивительно было то, что папа не обращал на нас никакого внимания. Он не смотрел на нас и ничего не говорил, только повернулся к Крошке Джеку, который сидел рядом с ним, и еще раз сказал ему проследить за подвеской.