— Здравствуйте, — сказал я, остановившись у двери.

Флориан Дюранти повернулся от окна. Секунд-ажан Липсон молча кивнула. Вид у нее был недружелюбный. Ей-Богу, по-моему, она была уверена, что я во время первого посещения Журавлиной Стаи успел разбить сердце несчастной журавлинианки и та попыталась покончить с собой, бросившись в пропасть, когда я, отбывая назад, на Соколиную, не оставил ей никакой надежды на лучезарное будущее. «И вы, Грег, не лучше многих», — вот что говорил взгляд госпожи Липсон. Если только я не придавал ему то значение, которого не было и в помине.

— Здравствуйте, господин Грег. — Флориан Дюранти подошел ко мне и мы пожали друг другу руки. — Я чувствовал, что вы вот-вот должны приехать. Мы получили распоряжение господина Суассара об этом нейролептике, без комментариев, но выводы сделать не так уж трудно. Тем более после предупреждения относительно господина Минотти. Хотя, честно говоря, просто в голове не укладывается… Неужели такое возможно?

— Всему тому, что происходит в нашей реальности, совершенно безразлично, как мы к этому относимся и знаем ли мы о том, что происходит, — машинально ответил я, думая о другом.

— И вам тоже безразлично, как другие относятся к вашим поступкам, господин Грег? — с вызовом спросила секунд-ажан Липсон.

— Нет, не безразлично, — ответил я, выдерживая ее пронзительный взгляд. — Но я стараюсь не совершать неблаговидных поступков и, по-моему, мне это удается, госпожа секунд-ажан. Мне не в чем упрекнуть себя. Эта женщина… ее зовут Славией… мы жили… мы живем вместе. У нас все хорошо, понимаете? У нас все очень хорошо… В первый раз собираясь сюда, к вам, по поводу госпожи Карреро, я оставил ей записку. Написал, что буду здесь, на Журавлиной Стае, и скоро вернусь. Вот и все… Почему она тоже оказалась здесь — не знаю. Просто не знаю, госпожа Липсон.

Ее взгляд немного смягчился.

— Вот, это вам. — Флориан Дюранти протянул мне полупрозрачный сегмент аудиты.

Чувствуя, как подступает к горлу едкий горячий комок, я взял послание Славии, в котором, возможно, находились ответы на многие вопросы. Но читать не стал. Мне нужно было увидеть ее. Успеть увидеть ее.

— Как… это случилось? — с усилием спросил я.

Прим-ажан начал рассказывать — мы так и остались стоять у двери, а госпожа Липсон — у столика с недопитым кофе, — и мне все представлялась та черно-синяя от кровоподтеков маска, то сотни раз исцелованное мной лицо, которое возникло на моем экране, ужасное в своей неподвижности и обреченности.

Несчастье случилось в тот день, когда я был на Журавлиной Стае. Спустя час с небольшим после нашей погони за неизвестным, стрелявшим в сосновом лесу по моему авто. В результате опроса людей, видевших Славию в зоне отдыха у перевала, полиции удалось установить, что она зашла в один из ресторанчиков и купила аудиту — весьма распространенный носитель для всяких не очень срочных сообщений. Потом она поднялась по тропе на небольшое плато, где среди зарослей было несколько лужаек, и, вероятно, там наговорила свое послание. Поднявшись еще выше в горы, она прошла по довольно узкому карнизу над ущельем, выходящим в долину. Что случилось там, на карнизе? Кто-то столкнул ее вниз? Она оступилась? Или…

По дну ущелья бежал ручей, берега его были усеяны мелкими камнями, сквозь которые пробивалась трава — это место прим-ажан Дюранти показал мне на экране. Боковая грань скалы почти отвесно уходила вниз, к ручью, и там, в монолите, находилась обширная и глубокая то ли естественная, то ли искусственная ниша, которую нельзя было увидеть сверху. С карниза ущелье казалось безлюдным; на самом же деле в этой нише, которую тоже показал мне Флориан Дюранти, размещался уютный ресторанчик на открытом воздухе десяток столиков, четыре десятка кресел-качалок, шум горного ручья, уединение, прекрасная кухня, щекочущее нервы ощущение легкой тревоги от осознания того, что ты сидишь под скалой, которая может внезапно осесть и раздавить тебя вместе с твоим бокалом.

Славия упала прямо рядом со столиками. В это время в ресторанчике находились, кроме, хозяина, четверо посетителей — две молодые пары, вместе потягивающие вино. Хозяин моментально связался с пунктом скорой помощи, расположенным в зоне отдыха, и медицинский флаерокиб примчался на место происшествия буквально через две минуты. Уже на его борту разбившуюся Славию подключили к системе реанимации и доставили в реанимационный комплекс третьей городской больницы Мериды-Гвадианы — самого близкого к зоне отдыха лечебного учреждения. Пройди Славия по карнизу на три десятка шагов дальше, за поворот, — и ее, наверняка, обнаружили бы не так скоро. Вернее, ее тело…

Молниеносность действий предотвратила ее гибель. Она продолжала жить. Пока…

Я не стал прослушивать аудиту. Попросив Флориана Дюранти предупредить персонал реанимационного комплекса о моем визите, я собрался покинуть кабинет прим-ажана. Он с сочувствием смотрел на меня. Таким же был и взгляд госпожи Липсон.

— Господин Грег, вы не уточняли, почему препарат называется «Льды Коцита»? — внезапно спросил Флориан Дюранти, когда я уже открыл дверь, собираясь выйти.

— Наверное, название местности, — обернувшись, ответил я, не в силах оторваться от своих тяжелых мыслей. — Или имя владельца аутмаркета. Пока не выяснял. У вас что-то есть, Флориан?

— Да, я навел справки. Это из Данте.

— Из Данте? «Божественная комедия»?

— Да, господин Грег.

Имя великого поэта Земли было мне известно со школьных лет, но его поэму я никогда не читал. Знал только, что она считалась в свое время настоящим откровением, наиболее полной и красочной картиной потустороннего существования. Не раз высказывалось мнение, что великий землянин создал поэму отнюдь не силой воображения, а описал мир, который в действительности когда-то посетила его душа. Мир, существующий в иной реальности, но существующий…

— Не читал, — честно признался я. — Но о кругах Ада знаю.

— Я тоже не читал, — сказал Флориан Дюранти. — Помню только одно высказывание по этому поводу, не знаю чье: «Слава Данте пребудет вечно, ибо его не читают». В самую точку.

— Так что такое «Льды Коцита»? Что-то связанное с Адом?

— Коцит — это его девятый круг, — пояснил прим-ажан. — Ледяное озеро на дне воронки Ада. В центре Коцита стоит вмерзший в лед враг Господа нашего.

— Значит, кто-то все же читает Данте, — сказал я. И вспомнил, что агент Свен Блутсберг в тот вечер в отеле «Сияющий» тоже говорил о названии транквилизатора. «Название хоть куда», — что-то в этом роде.

Я вышел из здания полицейского управления, сел в авто и поехал в третью городскую больницу. Сказать, что на сердце у меня лежали тяжелые камни — значит, не сказать ничего. Не камни там лежали, а что-то такое… не знаю… Не знаю…

Слова, сказанные напоследок прим-ажаном Дюранти почему-то произвели на меня гнетущее впечатление. Возможно, из-за моего совершенно угнетенного и подавленного состояния. Я вел авто словно во сне, лавируя между тенями, в которые превратилась реальность, и ощущая себя вброшенным в те самые Дантовы круги Ада, где страдают грешные души человеческие. Забавное название выбрали для аутмаркета его создатели, и препарат назвали тоже весьма забавно… Ледяное озеро Коцит на дне инферно… И возвышается над ледяной гладью тот, кто хотел престол свой поставить выше звезд Божиих, тот, кто возгордился, возжелал стать подобным Всевышнему, взойдя на высоты облачные, — и из друга превратился во врага…