Я опустошил свой стаканчик и сделал глубокий вдох.

— И наша марокканская уборщица, — сказал я.

— Ну ладно, — продолжал Макс, будто не слышал моих слов. — Можно на многое смотреть сквозь пальцы, я, по крайней мере, могу, но это же еще не все…

Он подался ближе ко мне, опираясь о стол, и еще раз бросил взгляд на дверь.

— Годик назад или около того я просил его немножко последить за женушкой, знаешь ли. За Сильвией. Я хочу сказать, что иногда подолгу не бывал дома, я и сам, конечно, не святой, но я семьянин. Я мог бы простить, если бы она тоже иногда заводила шуры-муры — кто я такой? Но я предпочел бы не знать об этом, понимаешь? И вот недавно я прослушиваю свою голосовую почту: оказывается, эта глупая курица — конечно, случайно — нажала на горячую клавишу с моим номером. Что я тогда услышал — не спрашивай, у меня в глазах потемнело, я дошел до белого каления, даже не дослушал до конца.

Я попытался вспомнить ситуации, в которых видел Ришарда Х. и Сильвию вместе: мне ни разу не бросилось в глаза ничего особенного.

— И он еще говорит о непрофессионализме, — сказал Макс. — Мать его! С женой босса, это же надо додуматься! Самое ужасное, что это не было приключение на одну ночь, я хочу сказать, такое я еще смог бы пережить, но я заметил в Сильвии что-то такое — оно бывает у женщин… Что-то в ее глазах, в том, как она распускает волосы или напевает, поливая цветы на балконе.

Макс потер глаза и заглянул в свой пустой стаканчик — почти удивленно, словно не понимал, почему тот пуст. Покачав головой, он несколько раз подряд прочистил горло.

— Короче говоря, однажды вечером, не так давно, я все выложил: думал, иначе рехнусь. Море слез, вопли, битье посуды, так что бедная Шерон, сокровище мое, встала с постельки и пришла спросить, чем занимаются папа и мама. Ну, парень, тут просто сердце разрывается. На этот раз мы сохранили семью, но я — наверное, сдуру — сказал, что при первом же удобном случае прострелю Ришарду башку.

Возле нашего столика появился хозяин «Маре Нострум», чтобы принять у нас заказ.

— После того раза мне повсюду было не по себе, — сообщил Макс, когда хозяин ушел на кухню. — Я имею в виду, если вдруг она ему что-нибудь сказала — кто тогда первый, кто в кого стреляет? Сечешь, о чем я? Во Флевопарке я просто был первым. С одной стороны, облегчение, с другой стороны, после этого я не был дома. Я хочу сказать, она довольно быстро все сообразит, если ее милый не перезвонит: она ведь не слабоумная. Поэтому если она звонит и ее номер высвечивается на дисплее, я сразу сбрасываю звонок. Для нее я сижу в Тимбукту или в Одессе.

Он похлопал по карману рубашки.

— Кстати, о мобильниках… — начал он и нахмурил брови.

— Или на «Звезде Одессы», — сказал я.

Макс посмотрел мне в глаза:

— На какой звезде?

— На «Звезде Одессы». Помнишь, мы встретились в «Тимбукту»? Как раз тогда «Звезда Одессы» шла через Северный морской канал…

— Думаю, я оставил мобильник в машине, — перебил он меня.

Мы встали одновременно. Я направился к автомату по продаже сигарет, висевшему в глубине ресторана. Макс пошел на улицу. Мне хотелось курить, и, получив пачку «Мальборо», я сразу зажег сигарету и прошел в туалет.

Там я посмотрел в зеркало. «Я тоже импульсивен», — подумал я, глядя на свой синий пиджачок. Вообще-то, это был не мой собственный синий пиджачок, а пиджачок Эрика Менкена: вскоре после съемки я увидел, как он висит без присмотра на стуле в костюмерной. Когда мы садились за столик, Макс лишь мельком взглянул на пиджачок и поднял брови. Сейчас я расскажу, о чем он напомнил Максу.

Я двинулся к выходу из туалета — и только тогда впервые связал в уме две фразы, которые услышал сегодня: сначала одну, а через некоторое время и другую.

«Утром, когда Макс уходил, это напоминало обычную простуду», — сказала мне по телефону Сильвия.

«С другой стороны, после этого я не был дома, — только что сказал Макс. — Для нее я сижу в Тимбукту или в Одессе».

Утром я поведал Сильвии, что мы с Максом условились встретиться вечером в «Маре Нострум».

Чувствуя странное покалывание в затылке, я вошел в ресторан. «Все это полная чепуха, — мысленно говорил я себе. — Полная чепуха, разыгравшееся воображение. Надо было сказать об этом, но мне очень хотелось узнать, о чем Макс собирается спросить меня».

Не успел я дойти до нашего столика, как увидел, что хозяин ресторана вместе с тремя официантами стоит в дверях и смотрит на улицу, обеими руками держась за голову.

— Mama mia![58]— выкрикнул он.

А потом еще раз:

— Mama mia!

* * *

— Ну, папа, теперь-то можно сказать, — говорит Давид. — Ты выиграл или проиграл?

Мы едем по Панамскому бульвару и набережной Пита Хейна в сторону Центрального вокзала.

— Это что-нибудь меняет? — говорю я. — Значит ли это, что я стою десять миллионов или вообще ничего не стою?

Сын открывает бардачок и достает пачку «Мальборо», которую я четыре дня назад вытащил из автомата в «Маре Нострум»; не глядя на меня, он берет сигарету в рот и щелкает зажигалкой.

— Мы едем в машине за сто тысяч на похороны твоего друга, — говорит он, и в его голосе не сквозит ничего, похожего на упрек. — И ты спрашиваешь меня, что это меняет?

Через несколько дней после происшествия у «Маре Нострум» Сильвия позвонила опять; тогда-то она и спросила, не хочу ли я сказать пару слов на похоронах. Я ответил, что мне не очень нравится эта идея.

— Макс всегда говорил о тебе с большой симпатией, — сказала Сильвия. — Иначе я не стала бы просить.

— Сильвия, мне не очень нравится эта идея, — повторил я.

Последовала пауза — я слышал только помехи на линии. Потом Сильвия резко сменила тему.

— Вам нравится в вашей новой квартире на первом этаже? — спросила она. — А сыну? Как я слышала, он все-таки перейдет в следующий класс?

Она назвала школу, в которой учится Давид, и улицу, на которой эта школа расположена; я не сразу понял, что Сильвия вовсе не меняла тему разговора.

— Я подумаю, — пообещал я.

Этим я и занимался все дни, оставшиеся до похорон, и лишь когда Давид напомнил мне о показе «Миллионера недели», я решил, что первая мысль была самой удачной.

Сейчас мы приедем на кладбище; не знаю, будут ли снимать выступления в траурном зале, но уж парковку-то снимут точно. Я могу помахать операторам. Выходящий из черного «джипа-чероки» мужчина с сыном лет пятнадцати: милая картинка, вполне подходящая для новостей на канале АТ5. А потом — само выступление, которое могут не показать по телевизору, но, наверное, процитируют в завтрашних газетах. «Бывший одноклассник освежает в памяти воспоминания об опасном домашнем животном Макса Г.» — и это в сочетании с вечерним показом «Миллионера недели», в котором снова зайдет речь о школе, где учились два бывших одноклассника; кот, название школы, фамилия ликвидированного бывшего учителя…