княгини, освобождают Киев от Скурлавца]. «Мамаевым побоищем» называет эту старину сам Семен; мое же заглавие по содержанию стоит в скобках. Эту старину он, по его словам, выучил у нижанина Прокопия Шуваева. Он настолько был в день пения болен и жалок, что прямо жаль было заставлять его петь. Сначала он отказывался, но потом, подумавши о содержании старины, пропел ее. Он знал раньше старины: 1) «Женитьба Добрыни и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича», 2) «Женитьба Владимера» [«Дунай»] и 3) «Козарин» [особого рода], и слыхал старины: 4) про Садка и 5) «Камское побоище». Старину про Казарина он помнил плохо; содержание ее: У Данила была дочь Марфа, ее похитило Чудо и Данило ездил ее доставать. Этот необычный вид старины о Козарине я хотел записать; но в один день [дождливый] он был болен, а на другой день, хотя было тепло, выглянуло солнце и он был бодр, в Дорогой Горе был престольный праздник, и Семен, приехавший сюда [я тоже был уже здесь], заинтересовался выпивкой и петь отказался. Семен пропел мне в фонограф и мотив «Мамаева побоища», но очень тихо, вследствие чего его нельзя было перевести на ноты.

348. Мамаево побоище [Добрыня, Окольник и Алеша Попович, по приказу княгини, освобождают Киев от Скурлавца]

И как собралса-то, склалса да Владимер-княсь;

А видно, нать ехать ему во чисто полё

А во то(у) же роздольицо шырокоё:

«А во цистом-де поли мне-ка показаковать,

5. Да людей посмотреть, себя повыказать!»

А ушол, веть уехал в ро(з)доль(и)цё шырокоё.

Оставалась как една его молода жена,

Да осталасе Ёмельфа една дома нонь;

А не осталисе засловники-заступники.

10. И выходила-де Ёмельфа да на высок балхон

А завидяла, ф чистом поли незгодушка:

И бутто тучя-та во поли затучилась,

И велики туман да подымаицсэ,

И видно, сила-де, армея надвигаицсэ,

15. И надвигаецсэ-де та со фсех сторон.

Э веть тут как Ёмельфа запечалилась,

Запечалилась она да закручинилась.

Ах как искала же ёна да обороньшыкоф,

А попросила же ёна Добрынюшка Микитиця[62]

20. Да Микиту просила да на замену тут.

А Микита говорил да таково слово:

«А веть мне-ка ёдному не ехать во чисто полё,

Во чистом-де поли мне-ка не казаковать:

Как едного меня тут во плен возьмут

25. Да во плен-де возьмут меня, голову срубят.

А дак дай-ка мне-ка нонь помошникоф,

А помошникоф дай мне-ка обороньшикоф!»

И говорила-де Ёмельфа да Тимофеевна:

«Ты бери-ко, Микита, хто те надобно». —

30. «Да давай-ко-се мне-ка ты Окольника,

А Окольника дай скоро наезника;

Дай-ко-се мне-ка Дунаюшка Ивановичя.

А тогда поедём как мы во чисто полё,

Во то же роздоль(и)цо шырокоё!»

35. А приходит Олешенька Поповичь млад:

«Уш ты ой еси, матушка Ёмельфа да Тимофеевна!

Ты какой положила гнев, да на меня ты сердиссе,

И бутто я во цистом поле не казаковал?

Веть я силой не силен, да напуском смел!»

40. И тогда это Омельфа ему дозволила.

Собралисе эти казаки да на добрых коней.

А только видели их, как на коня скочил

И на коня-де скочил да во седло он сел;

Да завидели: ф поли да курева стоит,

45. Курева-де стоит, да дым столбом валит.

А подъежжают и они да к свиты-армеи,

А поклон-от ведут да по-учоному

Да и речи говорят да потихошенько:

«Да отколь ты взялась, да сила-армея,

50. Сила-армея, взялась, сама надвинулась?

А во нашом-то городе князя-то не случилосе:

Да уехал князь Владимер во чисто полё

А во ту же роздольицо шырокоё

А себя показать, людей повысмотреть».

55. И сказаласе свита сила-армея,

Как сказаласе она веть им поведала:

«И такого-то собаки да сына Скурлафца». —

«Да веть просит вас кнегина да Тимофеевна,

Да просила же ёна вас на почесьен пир

60. Да веть хлеба-де, соли вас покушати

А переварушки попить да и зелена вина».

А веть как ихны управители и не дозволили;

Говорят же ёны да таковы речи:

«А хотим же как взять да красен Киев-грат

65. И красён-от Киёв-град да церкви Божеи,

И да святы Божьи церкви как во дым спустить

И во дым-де спустить, как их повыжек<г>чи,

А святы Божьи иконы да как повыковать,

На синё-де морё да их повыспускать!»

70. Как фсе тут казаки да розгоречилисе,

И говорят-де казаки да едино слово.

Да Олёшенька-та силой да не силен был —

А не силой-де силён, сам напуском смел;

Подымал-де Ёлёша да руку правую,

75. Забирал-де Ёлёша палицу буёвую,

А буёвую палицю-убивицю;

И говорыл-де Олёшенька Поповичь-от,

Говорыл-де Окольнику-наезнику:

«Уш ты ой еси, Окольничок-наезничок!

80. Объежжай-ко-се фсю силу и армею;

Ты уш ой еси, Добрыня да сын Микитичь млад!

Не остафьте меня да во чистом поли,

Во чистом поли бы не головней лежать,

Не головней мне-ка лежать да не зверья́м тарзать!»

85. А Окольник-наезник едёт по чисту полю,

Объежжает эту свиту фсю и армею;

Да розъехалса-от Окольник на добром кони.

Ише тут с им Добрынюшка Микитиц млад;

Да Добрыня говорил да таковы речи,

90. Таковы-де речи своим товарышшам:

«Ужо бейте-рубите свиту-армею,

Ишше колько рубите, боле конём топчи́!»

Они бились-рубились много времени

А добиралисе до сына да сына Скурлофца.

95. Да во той же во свиты, своей армеи

Да Окольник-наезник да ёпознал его;

А да наехал Окольник-от на добром кони

Они билисе палками буёвыма

И калолисе[63] копьеми-то вострыма,

100. А рубилисе саблеми булатныма, —

Не могли они один веть друг друга из седла вышыпчи.

И наскакивал Добрынюшка Микитиц млад,

И наскочил тут Добрыня на добром кони;

И розмахнулсэ он руками-то как белыма

105. И ударил же палицэй буёвою

А буёвою палкой сорока пудоф —

А отшып как у Скурлафца буйну голову.

Олёшенька Поповичь тот ухватциф был