Постовой пару раз замахнулся на Гену. Но потом разобрал в бессвязной речи бомжа слово «труп» и нехотя пошел туда, куда его звали.

Заглянув в колодец, милиционер плюнул, выдохнул и помянул чью-то мать.

Гена, выполнив свой гражданский долг, незаметно сделал ноги. На свалку. К своим. На сегодня с него везенья хватит.

Из дневников:

«Нет, как все воняет. Кто не жил в России, тот не пошет».

— Сюрприз, — мрачно сказал Платон и швырнул на стол пачку фотографий.

Сергей собрал разлетевшиеся карточки в пачку и принялся изучать. Первая же фотография заставила его сощуриться.

Девушка, когда-то очень молодо выглядевшая. Сильно изуродованная. Мертвая. Только во все еще открытых глазах живет испуг. Она знала, что ее сейчас будут убивать. И очень боялась. Никакого милосердного удара в затылок, выстрела, сломанной шеи. Девочку запугивали, грозили, подробно объяснили, что с ней будет. А потом убили. Как и обещали.

Артем, поднявшийся со своего места, чтобы рассмотреть фотографии, сморщился, покачал головой и пошел наливать себе кофе.

— Найдена в канализационной шахте. Шахта старая, давно облюбованная бомжами, — рассказывал Платон. — Собственно, они ее и нашли. Удивительно только, что не разбежались, а милицию позвали.

— Установили личность? — на всякий случай поинтересовался Сергей.

— Естественно. Госпожа Новобродская. Она же Алтынина. Вообще жуткий бардак у них там в картотеке. Пока раскопали… В общем, на, смотри. Ее карточка.

Иванов раскрыл картонную папку с ксерокопиями. Пролистал.

— Богато, — наконец сказал Сергей. — На ней клейма ставить негде. Приводы за проституцию черт знает с какого возраста.

— Ты не на то смотришь, — покачал головой Звонарев. — Интересное начинается с самого начала.

Сергей закрыл папку и посмотрел на вводные данные.

— Ну… — Потом его взгляд уперся в дату рождения. — Елки.

— Так точно, — улыбнулся Платон.

— Ей же почти восемнадцать. А не выглядит…

— То-то и оно. Понимаешь, почему ее этот сутенер держал? К этому возрасту да с таким послужным списком она профи. А выглядит как нимфетка. Два удовольствия в одном флаконе. Мечта педофила.

— Тогда я вообще ничего не понимаю.

— У нее были поддельные документы, среди всего прочего. И не одни. По одним, ей все еще пятнадцать. Липа классная. Денег в нее вбухано было…

— Ну, я думаю, она и возвращала их сторицей. Я ничего не понимаю, кто-то зарезал курицу, несущую золотые яйца, — повторил Сергей. — При деньгах прокурора он бы откупился от этой лажи с видеопленкой. Или пробил бы ее по своим каналам и выяснил, что ему даже развратные действия не пришить. Он же законник, он должен понимать. Платон, дело пахнет странно… Это или провокация, или…

— Или провокация, — кивнул Звонарев.

— Но зачем? И кто является объектом?

— Ну а давай подумаем, кому это выгодно?

— Аналитик! — громко сказал Сергей.

— Аюшки, — легкомысленно отозвался Артем.

— Твои соображения.

Артем снова подошел к столу, посмотрел на фотографии, провел ладонью по шершавой поверхности папки с документами.

— Выгодно тому, кто имеет на этом деле «бабки», — наконец сказал аналитик.

— Удивил!

— Или… — Артем поднял руку. — Или их аналог. Например, имидж, народное мнение, популярность в публике. А в этом случае мы имеем дело только с одним человеком. С господином Сорокиным.

— А не сложно ли?

— Есть немного, но если мы говорим о выгоде, го напрашивается только это. Самому прокурору, несмотря на его любовь к «остренькому», проще было бы откупиться. Или надавить на тех, кто эту пленку сделал.

— Из показаний Сорокина так и есть. — Иванов покачал головой.

— Ну а поскольку телевизионщики оказались неподкупны, он свалил за рубеж, — сказал Платон.

— Не вяжется. — Сергей развел руками. — Не вяжется. Зачем за рубеж?

— Растление малолетних — неприятная статья.

— Да, но генеральный прокурор, пожалуй, мог бы пробить девочку по картотеке. И у него па столе лежала бы папка, вот эта самая. — Артем постучал по бумагам ногтем. — А дальше… Ну, места своего лишился бы из-за скандала. PI все. Слишком глупо девочку убивать. Одно дело, трахнуть проститутку восемнадцати лет, а другое дело пойти за убийство. Оно того не стоит. Тем более что у него денег, судя по всему, немерено.

— Именно это меня и настораживает, — ответил Сергей. — Я до сих пор понять не могу, за что ему все это свалилось? За какие такие заслуги? И перед кем? Вряд ли кто-то воспылал бешеной любовью к генеральному прокурору и решил завалить его, такого чистого душой, подарками. Фигня, правда?

Иванов встал, налил себе кофе, вытащил из-под стола коробку с печеньем.

— Угощайтесь. — Сергей снова плюхнулся в кресло.

— Но пока все указывает на прокурора. PI убийство, и совращение несовершеннолетней. По крайней мере, в передаче, если не всплывает факт смерти девушки, все будет подано именно так, — гнул свою линию Артем. — Грязный, коррумпированный прокурор, развратный тип. Журналистам угрожал, девушку совращал, склонял ее к разврату, обещая выпустить братца. Кстати, вы в курсе, что его скоро действительно выпустят?

— Нет. — Сергей удивлено поднял брови. — Неужели пятнадцать суток?

— Не более того, — кивнул Артем. — PI тогда получается все хорошо. Прокурор своей мохнатой рукой повлиял, и этого оголтелого антисемита выпустили. Вот, мол, так делаются у нас дела! В высших эшелонах власти. Сладкий репортаж. PI слава борца с преступностью. Народного защитника. Стойте!

Артем вздрогнул, кофе плеснуло через край стакана, обожгло руку.

— Еп! Твою! — зашипел Артем и, с трудом сдерживаясь, поставил стакан на краешек стола. Запрыгал на месте, размахивая рукой.

— Разольешь, — прокомментировал Платон.

— Ай, блин! — Аналитик смахнул ладонью стакан. Коричневая жидкость плюхнулась на пол, заливая линолеум. — Вот елки!

— Да, — понимающе сказал Звонарев. — Вот она, разрушительная сила мысли. Один приход, а какие последствия.

Артем, вытаскивающий из шкафа тряпки, ничего не ответил.

— Так что ты там понял? — спросил Иванов, разглядывая фотографии.

— Я понял, за что прокурору давали «бабки», — глухо ответил Артем. — Но вам не скажу.

— Здрасте, — воскликнул Платон. — Это что, саботаж?

— Мне не хватает данных. У меня их нет! Вот! — Артем размазывал кофе по полу.