— Чего?

— Ничего-ничего. — Иванов повернулся к Артему. — Слышь, аналитик, мы сделали непростительную ошибку! Аню не опросили.

— Какую Аню? — спросил Платон.

— Ассистентку Сорокина, — пояснил Сергей. — Она выглядела не слишком довольной жизнью. По крайней мере, в нашу последнюю с ней встречу.

— Ну, тогда слетаем… — без энтузиазма отозвался Артем.

Иванов кивнул и снова обратился к Звонареву:

— Мне кажется, что Сорокин на роль маньяка мало подходит. Хотя это в общем-то и не наше дело. С тем, кто из них кого завалил, пусть менты разбираются. Наш интерес сейчас в другом: кто и, главное, зачем проспонсировал этот скандал? Прокурор — это слишком крупная рыба для раскрутки простого панка-режиссера. Директор молокозавода, да. Но генеральный прокурор… У него совсем другие аппетиты и интересы. А значит, кому-то было выгодно сделать из государственного работника высокого ранга такое посмешище и пугало. Выгодно и необходимо. Для чего и кому? Убитая девочка, конечно, нам поможет. Но кто ее убил, уже не нашего ума дело. Кому подчиняется Сорокин?

— Ну, фактически все они подчиняются Мусалеву. А тот, соответственно, отвечает перед советом директоров. А самая большая шишка в концерне — господин Бычинский. Но нас к нему так просто не пустят. — Платон с тяжелым вздохом достал из коробки последний пончик.

— Что значит — не пустят? — удивился Иванов. — Он что, генерал? Или сверхсекретный архив?

— Нет, он миллионер.

— А мне это, — Сергей допил кофе, — до одного места дверца. Миллионер, миллиардер, олигарх. Для меня он прежде всего гражданин, который подчиняется тем же законам, что и все остальные. Это основополагающий закон чего?

— Демократического общества! — пробубнил с набитым ртом Звонарев.

— Правильно, и главная либеральная ценность! — развеселился Сергей.

К ним подошел хмурый Артем. Он бросил скомканные газеты в мусорное ведро, критически осмотрел пол на предмет пролитого кофе, трагично вздохнул и уселся на краешек стола.

— Вас слушать противно. Демократы выискались…

— Свобода слова, — неожиданно звонким голосом завопил Платон, — Это наиглавнейшая ценность и основа нашего общества! Свобода слова и свобода совести!

— От чего свобода? — спросил Артем.

— Свобода слова от совести и свобода совести от угрызений за свободу слова, — выдал Звонарев, и отдел погрузился в молчание. Даже матерящиеся на экране телевизора Сорокин и Булатов испуганно замолчали.

— Ты запиши, — посоветовал Платону Сергей. — Если ты такой афоризм забудешь, это будет невосполнимая утрата для философской мысли…

Платон легкомысленно хмыкнул и с тоской посмотрел на опустевшую коробку.

— Я тебе таких афонаризмов нарожаю кучу, если надо. Ты мне вот еще пончиков дай.

— Хорошо, — согласился Иванов. — Будут тебе пончики. Смотайся вот с Артемом к ассистентке Сорокина, и пусть аналитик, под твоим чутким надзором, с ней поговорит.

— Почему я? — спросил Артем.

— Ну, а кто у нас специалист по разработке подозреваемых? Кто прокурора колол? А Платон за тобой присмотрит, чтобы ты хрупкую девушку не запугал.

— А ты сам куда? — заинтересовался Платон, натягивая форменную куртку.

— К начальству. На ковер. Лукин просил зайти.

Звонарев вернулся под вечер. Сергей успел сходить к Антону Михайловичу, вернуться, пообедать, просмотреть новые материалы и натаскать в кабинет заказанных пончиков.

Платон буквально ворвался в двери.

— Иванов! — гаркнул он с порога.

— Пончики тебя ждут, — на всякий случай пробормотал Сергей.

— К черту пончики, пошли в столовку. Не могу, голодный как волк. — Звонарев порыскал по кофейному столику, с видимым усилием сдержался и направился к дверям. — Пошли, пошли!

— Вообще-то я обедал уже, но раз ты так просишь, то пойдем, — отозвался Сергей.

— Не поверишь, в кои-то веки хочу супа! — говорил Платон, пока они шли по коридору. — Жутко. До колик желудочных.

— Солянка, — пробормотал Иванов.

— Во! Во! Точно! — Звонарев едва ли не бежал. Сергей с трудом поспевал за ним. — Соляночки, горяченькой!

— А чего случилось? Вы что, не могли по дороге отобедать? И где Артем?

— Артем до сих пор печенье лопает и чаи пьет. Я уже ненавижу и чай из пакетиков, и печенья… Просто терпеть не могу.

— Не понял.

— Да Аня эта! Сначала мы заскочили в Останкино. Там, понятное дело, ни черта нет. Журналисты как укушенные сломы бегают, носятся туда-сюда, митингуют чего-то. Мол, террор, свобода слова в опасности и так далее…

— Ты, я надеюсь, им свои афоризмы не толкал?

— Нет. — Платон с Сергеем встали в очередь. — Сдержался. Хотя желание имелось.

— Ну и дальше…

— Ой, салат. Хочу, — бормотал Звонарев, накладывая на поднос разнокалиберные тарелочки. — Дальше мы с грехом пополам выяснили, где она живет. Их студия закрыта, едва ли не опечатана. Всех разогнали.

— Кто?

— Черт его знает. Это. я думаю, аналитик разберется. Мне, пожалуйста, соляночки. Большую тарелку. И погуще, будьте любезны. Со дна так… Да, спасибо! — Звонарев обворожительно улыбнулся поварихе, прищурился на ее нагрудный бзйджик и прошептал в сторону Сергея: — А девушка ничего. Главное — готовить умеет. А то, знаешь, от чая с печеньем можно ноги протянуть…

Он принял тарелку. Повариха действительно была щедра. В густом супе виднелись черные оливки и большой кусок мяса.

— Спасибо, Наденька. — Платон улыбнулся еще шире и обворожительней.

Наденька смутилась.

Сергей тихонько толкнул Звонарева:

— Не задерживай…

Платон пошел дальше, периодически оглядываясь на повариху.

— Нет, серьезно, — неожиданно задумчивым голосом сказал он. — Всю жизнь я мечтал найти женщину, которая бы умела готовить. Вообще я человек, который способен оценить это искусство. Между прочим, это очень важно…

— Ладно, ладно! — поторопил его Сергей. — Давай по делу! Потом будешь амуры разводить.

— Ну, по делу так по делу, — легко согласился Платон. — Значит, явились мы к ней домой. Сидит вся в слезах и губной помаде. Худенькая такая, беленькая… Ну, в общем, на мой взгляд, ничего такого…

— Ты по делу или как?

— Это имеет прямое отношение, — замахал руками Звонарев. — Не мешай! Мне, пожалуйста, отбивную вот эту. С картошечкой. Да. Спасибо.

Иванов тяжело вздохнул.

— Мы представились, — не обращая внимания на тоскливое выражение лица товарища, продолжал Платон. — Она Артема узнала, даже про тебя спрашивала. Мы сказали, что по важным государственным делам сильно занят, и все такое.