В обмен на деньги Генц оказал Ротшильдам ряд ценных услуг: он, например, поставлял им важные новости и облегчал доступ к Меттерниху. Вдобавок именно благодаря Генцу Ротшильды впервые попробовали свои силы в сфере связей с общественностью. В то время, когда братья были объектами растущих негативных комментариев в прессе, такой опытный и обладавший политическим весом журналист, как Генц, был полезным союзником. В 1821 г. он дважды писал редактору «Альгемайне цайтунг», выражая «серьезное неудовольствие» из-за недавних статей, написанных франкфуртским корреспондентом, в которых критиковались Ротшильды. «Постоянные нападки на Дом Ротшильдов, — писал Генц, — неизменно и иногда самым возмутительным образом бросают тень на австрийское правительство… поскольку, как всем известно, оно занимается важными финансовыми операциями с этим банком, не только безупречным, но и почтенным и в высшей степени уважаемым». Столкнувшись с угрозой запрета тиража на территории Австрии, редактор газеты вынужден был «обещать не принимать… в будущем ничего, имеющего отношение к австрийским государственным ценным бумагам, и вообще ничего в связи с Домом Ротшильдов (во всяком случае, имеющего отношение к Австрии)». В 1822 г., узнав, что в России его наградили российским орденом, Соломон сразу же попросил Генца устроить статью в газете на эту тему. Через четыре года, по просьбе Соломона, за перо взялся сам Генц, написав первый «официальный» труд по семейной истории — или, как он сам это описывал, попытка «вкратце и, я надеюсь, вполне уместно объяснить феномен и величие этого банкирского дома». После того как Генц прочел свой труд одному из старших клерков Соломона и получил «причитающееся» от Соломона, статья была опубликована в «Энциклопедии» Брокгауза. Такими были первые попытки Ротшильдов распространить некоторое влияние на прессу, в целом настроенную враждебно, — попытки первые, но далеко не последние. В 1831 г., когда влияние Генца начало ослабевать, Соломон принялся нащупывать почву в отношениях с сатириком Сапфиром в надежде заручиться его услугами в качестве проавстрийского — и косвенно также проротшильдовского — публициста.

Таким образом, есть неоспоримые доказательства того, что Ротшильды завязали сеть частных финансовых отношений с ключевыми государственными деятелями в Европе эпохи Реставрации. И все же сторонники «теории заговора» того и более поздних периодов в корне неверно истолковывали роль таких отношений, изображая их ключевыми для власти Ротшильдов. После 1830 г. Ротшильдов часто изображали пауками, плетущими сеть «коррупции». На самом деле не взятки, не займы и не другие услуги, оказанные людям вроде Меттерниха, делали их господствующей силой в международных финансах после 1815 г. Господствующей силой их сделал сам масштаб — и сложность — их операций.

В 1822 г. их старый конкурент Симон Мориц фон Бетман «услышал из надежного источника, что Соломон Ротшильд утверждал, будто ежегодный баланс пяти братьев показал чистую прибыль в 6 миллионов гульденов». Как он заметил, «сюда действительно подходит английская пословица: „Деньги к деньгам“. Применительно к их изобретательности и способности разбираться в людях, можно ожидать, что их бизнес продолжит процветать; в самом деле, на это остается лишь надеяться, поскольку падение этого колосса будет ужасным».

Доказательство, которое теперь можно посмотреть в счетах компании, подтверждает такое суждение. В 1815 г. общий капитал всех домов Ротшильдов во Франкфурте и Лондоне составлял не более 500 тысяч ф. ст. В 1818 г. он составлял уже 1 млн 772 тысячи ф. ст.; в 1825 г. — 4 млн 082 тысячи ф. ст.; и в 1828 г. — 4 330 333 фунта. Соответствующие цифры ближайшего соперника Ротшильдов, банка «Братья Бэринг», составляли 374 365 ф. ст. в 1815 г., 429 318 фунтов в 1818 г., 452 654 фунта семь лет спустя и 309 803 фунта в 1828 г. Иными словами, находясь с Бэрингами примерно в равном положении в 1815 г., Ротшильды многократно увеличили свои средства по сравнению с главными конкурентами. В то время как капитал Бэрингов существенно уменьшился, капитал Ротшильдов увеличился примерно в 8 раз. Поразительные цифры!

Такой разрыв объясняется не только тем, что Ротшильды получали больше прибыли. Не менее важно и то, что значительную часть прибыли они снова вкладывали в дело. Здесь прослеживается разительный контраст с Бэрингами, которые склонны были распределять прибыли между партнерами (даже в те годы, когда банк нес убытки) и не наращивали капитал. Ротшильды не теряли темпа и в последующие годы. В 1836 г., в следующий раз, когда партнеры встретились, чтобы сверить счета и обновить свой договор о сотрудничестве, — капитал снова вырос до 6 007 707 ф. ст. Прибыль, полученная отдельными домами в тот период, подтверждает широко распространенное впечатление о стремительном и устойчивом росте. Даже в период 1825–1828, в сравнительно застойные годы, прибыль одного Парижского дома составила 414 тысяч ф. ст. В 1823–1829 гг. прибыль Неаполитанского дома составила 7 390 742 дуката (924 тысячи ф. ст.).

Эти цифры объясняют преобладание Ротшильдов на международном рынке капитала в 1820-е гг.; может быть, единственное, что удивляет, — что их преобладание не было еще более разительным. В 1818–1832 гг., по приблизительным оценкам, «Н. М. Ротшильд» разместил 7 из 26 займов иностранных государств в Лондоне, что составляло примерно 38 % (37,6 млн ф. ст.) их общей стоимости. Это более чем вдвое превышало стоимость их ближайших конкурентов, банкирского дома «Б. А. Гольдшмидт». Более того, судя по собственным подсчетам банка, скорее всего, окончательную цифру занизили. По мнению Айера, стоимость займов, выпущенных Натаном в тот период, на самом деле составляла 86 млн ф. ст. Соответственная же цифра займов, выпущенных Франкфуртским домом в тот период, составляла 28 млн гульденов (около 2,5 млн ф. ст.). В Париже Джеймс добился почти монополии над финансами французского правительства, выпустив в 1823–1847 гг. семь займов с основным капиталом в 5 млрд франков (60 млн ф. ст.).

Таким образом, в каком-то смысле французский журналист Александр Вейль не преувеличивал, когда в 1844 г., оглядываясь назад, объявил: «Дом Ротшильда [так!] — просто необходимое последствие принципа государства, которое управляет Европой с 1815 года; если бы не Ротшильд, на его место пришел бы кто-то другой… эта система… которая создала, выпестовала и возвысила Дом Ротшильда, господствует по всей Европе… Ротшильд управляет и властвует на бирже и во всех кабинетах…»

Конечно, такой взгляд отличался излишним детерминизмом. В 1820-е гг. бывали периоды, когда «принципы», которые управляли европейскими государствами, едва не уничтожили Ротшильдов, и трудно представить, чтобы любой другой финансист того времени с легкостью занял бы их место. Но Вейль оказался ближе к истине, чем Ришелье: если в 1820-е гг. и существовала шестая великая держава, то это были уже не Бэринги, а Ротшильды. Ничего удивительного, что многие, услышав о них, кричали: «Держи вора!»