– Посмотрит он! Скромняга! Ты вот что, делай что хочешь, а вернуться к эскулапам должен без клюки, и это приказ!

– Есть вернуться без клюки! – гаркнул старлей и улыбнулся. – Приказ командира – закон для подчиненного!

– Ты это. Ты не ерничай тут, чай не прапорщик перед тобой, а командир отряда, целый подполковник!.. А без шуток если, то ты хоть и салажонок еще, но цепкий и по духу правильный... Думал я, что такого, как Шах, больше не найду, ан глядишь, появился Филин... Только я тебя «гэбарям» не отдам. У них там свои песни, а у нас свои... Да ты, я думаю, и сам не пойдешь?

– Точно, Бать, на хрена мне их игры.

– А если Монах твой тебя позовет?

– Откажусь!

– Ну, вот и ладушки. Лечись давай, Филин, девок порть в меру, только не обженись ненароком, рано тебе еще...

– Есть, девок портить в меру!

– Ну, гаденыш! Я-тя накажу-у!!! Потом, когда вернешься!..

Батя смеялся, оказывается, так заразительно, что не было сил сдержаться. Ржали до коликов в боку...

– Ну ладно... – утирая слезу, произнес командир. – Тут вот еще что.

Улетучилось веселье, как и не было.

– Ты вообще-то знал, что Слон твой земляк, одессит?

– Догадывался, но он не говорил ничего конкретно... Да и времени на это особенно не было...

– Коренной. В пятом или шестом поколении. Но это не важно. Потеряли мы нашего Слона... Пока тебя в Кабуле выхаживали, его отправили в Ташкент... А там эти, чурки узкоглазые, у него отняли обе ноги, коновалы, мать их за душу! Инвалид он теперь безногий! Две недели назад сообщили, что перевели его в 411-й госпиталь, что в Одессе. Там он сейчас... В себя приходит помаленьку... Знаешь адрес-то?

– Да уж... Улица Пироговская...

– Да хоть Блинная, мать ее! – в сердцах произнес Батя. – У Слона нашего только мать осталась, а он единственный сын... Все хотел семью слепить да детишек нарожать, не раз мы здесь до полуночи с ним о том говорили... А-а, что и говорить!

На глазах Бати навернулись слезы, только теперь слезы эти были другие. То ли слезлив был командир, то ли от войн нервы были обнажены...

– Ты это, Андрей, сходи к нему. Ты ему должен... И вот еще что...

Подойдя к сейфу, Батя, тяжело вздохнув, достал красную сафьяновую коробочку и положил на стол перед Филином.

– Сам хотел, но думаю, если ты отдашь – ему будет вдвойне приятно... Это его второй... И теперь уже последний! Эх, Слон – Слон...

Открыв коробочку, Филин, увидел покоившийся на белом атласе орден Боевого Красного Знамени. Новенький, непотертый, блестящий – цена за потерянные ноги...

– Представлял к Герою Союза... Вас обоих представлял!.. – тихо произнес Батя. – Да только там, «наверху», у них свои расклады... Сказали, что два Героя за два года (!), да за одно и то же (!), да в одном подразделении (!), не бывает. Вроде того, что то, что сделал Батырыч, больше в одном взводе никому не под силу!.. Суки! Даже орден «Лысого» не дали! Но я буду не я, если...

– Я понял, Батя. Не рви сердце...

– Да чего там!.. Только от сердца моего!.. Там уже и рвать нечего, как ты говоришь, одни ремни остались, на портупею... Как в какую-нибудь жопу лезть, так это мы, а как отблагодарить вас, пацанов, за то, что жизни свои кладут, – фуй с маслом! Это они получают висячки на китель да теплые места в штабах, суки!.. Ладно! Там все зачтется, каждому!.. – Командир поднял глаза к потолку.

– Обязательно, Батя... Всем зачтется!..

– Так! Закончили с лирикой! Через двадцать минут праздничный ужин. Твои звезды будем обмывать, Андрей. И те, что погонные, и те, что на китель! Иди, Филин, во взвод. Приведи в соответствующий порядок погоны и готовься, разведчик, тебя сегодня «обмывают». Ну, шагом марш!

Филин не сдвинулся с места. Что-то не пускало его: то ли во взгляде Бати увидел чего, то ли еще что.

– Ну! Чего замер столбом?

– Батя, что-то еще?

Командирский взгляд сверлил Филина, словно рентгеновский луч, не меньше минуты.

– А ведь заберут тебя «гэбари», ох, заберут!.. Такие кадры, как ты, старлей, – штучный товар... – задумчиво произнес Батя. – Не хотел говорить, да, видно, шила в мешке не утаишь... Ты же ведь знаешь, что Слон песни писал для всего отряда? Ну вот... О том, что ты жив, тезка твой узнал только недавно, уже в Одессе. Фу, бля!.. Непривычная ситуация... Короче!.. Слон написал письмо пацанам, поздравления там, с 23 февраля, и стихи... На, вот... Это тебе, Филин, песня посвящена... Салажата уже ее поют вовсю, они-то не в курсе, «что и откуда», у нас тут призыв пошел, сам понимаешь... А вот «старики» молчат, чтобы не накликать Косую... А я думаю – ребятам из «Голубых беретов» отослать, знаешь, есть такой ВИА, там братишки-афганцы поют. Может, и получится из этого что-то?.. Она же не чернилами, а кровью написана, песня эта... Из самой глубины сердца Слон ее достал! Да и не песня это вовсе, я так думаю, а крик души...

Ладони у старлея тогда почему-то стали мокрыми, а сложенная вчетверо бумажка все никак не разворачивалась... Батя смотрел на его потуги и... Видимо, понимал Филина... Видимо, то же самое творилось и с его давно загрубевшими руками, когда в них впервые попал этот листок...

Филин положил бумажку на стол, закурил, затянулся нервно и... решительно развернул этот тетрадный листочек...

...Снова вижу я страшный сон,

Этот день я забыть хочу:

Вновь ползем среди скал вдвоем,

Другу я «Погоди!» – кричу.

Снова выстрел – и он упал,

Снова вспышка в ногах моих...

И вновь тащу его среди скал,

Вниз, где сейчас свои...

Что мне орден, коль я без ног,

И ушел навсегда Андрей?

Я ведь сделал, что только мог.

И не жалей меня, не жалей!

Что мне льготы без ног к врачу,

Если льют за окном дожди?

Если я по ночам кричу:

«Подожди, Андрей, подожди!»

Над Кабулом опять «тюльпан»

Направляет свой путь домой,

Туда, где снова зацвел каштан,

И мама верит, что сын живой.

Над Салангом опять гроза,

Над Салангом снова бой,

И вновь я вижу его глаза,

И снова верю, что он живой!..

Что мне орден, коль я без ног?..

...Филин посмотрел в окно и встал, наконец-то, из-за своего компьютера... Все... Книга была закончена... А закончена ли?..

Сколько еще всего хотелось бы рассказать об этом удивительном человеке! О его упрямом, несгибаемом ничем характере, о его целеустремленности! Именно так он и живет, по сей день! И добивается! Добивается всего, чего хочет добиться!