На какой-то миг у меня в груди поднялась стена огненной ярости. Я скомкал лист в ладони и даже сделал первый шаг… а потом вспомнил Яну. То, как она выступала на конференции после моих фотографий, как справилась со своими страхами, посмотрела всем в глаза и твердо сказала: да я вот такая, и плевать мне на ваш смех. Она приняла себя, пора и мне это сделать.

— Макс, колись, что у тебя там? — Рыжему, конечно, больше всех надо.

— Что, что, — пожал плечами, — слово нехорошее написано.

— Из трех букв что ли? — загоготал Сашка. — как на заборе?

— Оно самое, — я не стал его переубеждать.

— Прям вот….

— Да, — скрутил из листа самолетик и пульнул в сторону Ирки, которая затихарилась в углу, наивно ожидая, что сейчас на меня все набросятся, будут тыкать пальцами и кричать «фу, позор, гони его прочь». Хрен тебе Ирочка. Хрен тебе.

Она нелепо уклонилась от самолетика, споткнулась об собственные ноги и чуть не упала на пол, зацепившись сумкой за свои колготки.

— Так ты бы татуху сделал в форме этого слова, — подколол Егор, — и никаких проблем.

— Хотел, да бубенцы не поместились.

Все заржали. Не надо мной, а вместе со мной.

— Красавец, Ершов, — Рыжий гоготал громче всех. Как всегда.

— А то!

Вот и все. Эти листы больше никому не интересны.

Я мысленно поблагодарил Белку за то, что она сама того не ведая, показала мне как можно с достоинство выйти из ситуации, не превращаясь в огнедышащего дракона.

Черт, как же к ней хочется. Аж руки трясутся.

— Максим, — ко мне робко подступила Катька Седьмова, — как там Яна? Я ей звонила, она трубку не берет.

Все снова навострили уши. Янкино падение с лестницы стало шоком для всей школы, об этом разве что ленивый не говорил.

— Все хорошо. Жить будет, — я скованно улыбнулся.

Мне не хотелось обсуждать ее здоровье в присутствии посторонних, но обведя взглядом толпу, я вдруг понял, что на их лицах не было насмешек и злого сарказма. Только волнение. Они за нее переживали. Наверное, поэтому я все-таки добавил:

— Сотрясение мозга, перелом, ушибы. Неприятно, но она справится.

— Это хорошо, — у Седьмовой на глазах слезы, — я до сих пор не могу понять, как это случилось. Она на лестницу выскочила, за ступеньку каблуком зацепилась и вниз кубарем. Я даже охнуть не успела.

— Не фиг по лестницам бегать! — зло вставила Левина, — правила поведения для кого написаны! Ах, да, она же их не читала.

Я прикрыл глаза, мысленно досчитал до пяти. Главное не убить. Мать не простит меня, если я устрою бойню посреди школы. Я и так ей все нервы вымотал за этот год.

— Слышь ты, блюстительница порядка! — рявкнул Егор, опередив меня буквально на долю секунды, — рот закрыла.

Ирка вспыхнула:

— Ты меня не затыкай.

— Тебя если не заткнуть, так и будешь навозом брызгать, — поддержала его Озерова, — если бы ты до Белки не докопалась, она бы не упала.

— Подумаешь, какие мы нежные. Я не виновата в том, что она неуч безграмотный, — ощетинилась моя бывшая «любовь».

— Да забейте вы на нее! — встрял еще один парень, — она ж как пробка. Не поймет ни хрена.

— Сам ты пробка.

— Все, Левина! Вали отсюда.

— Никуда я не пойду.

— Ирка-дырка, — кто-то из девчонок указал на стрелку, ползущую у Ирки на колготках.

И понеслось…

Мне даже ничего не пришлось говорить. Все сделали за меня.

Она сначала огрызалась, потом начала обзываться, вызывая еще больше насмешек, а потом не выдержала и в слезах убежала.

Не хочу строить из себя великого философа, но закон бумеранга — это великая вещь. Работает безотказно.

POV Макс

Время равнодушно бежало вперед.

Наши отношения с матерью находились на стадии перезагрузки. Друг с другом мы разговаривали аккуратно, будто заново знакомились. Я видел ее совсем по-новому. Не как женщину, променявшую отца на нового мужика, а как человека, который заслужил право быть счастливым.

Кстати, этот новый мужик мне люлей навешал. Он сказал, что никому не позволит обижать свою любимую женщину, даже ее родному сыну. И за Янку мне отдельно прилетело.

Потом мы с ним долго говорили с ним обо всем. О матери, о моем отце, о том, что такое хорошо и что такое плохо. Многие вещи, которые казались мне воплощением хаоса, непреодолимой сокрушительной силой, он легко и просто разложил по полочкам, вычленяя то, что действительно важно и откидывая ненужное.

Я его даже зауважал.

Хотя почему даже. Я и до этого его уважал. Подсознательно сравнивал с отцом, отмечал те детали, которые делают мужика мужиком: спокойная уверенность в своих силах, готовность защищать семью и дорогих людей, крепкие приоритеты.

Я бы хотел хоть на одну десятую быть похожим на него.

А родной папаша, которого я всегда боготворил, не замечая элементарных вещей, внезапно перестал для меня существовать. Тот хрустальный замок, который я, словно маленькая принцесса, выстроил, у себя в голове, в одночасье посыпался, оставив за собой уродливые руины и чувство стыда из-за того, что встал не на ту сторону и вместо того, чтобы защищать мать, наоборот доводил ее своими юношескими заскоками.

Взрослеть всегда больно. Осознавать, что был неправ, что делал ошибку за ошибкой, придумав себе уродливые идеалы. Понимать, что за любыми действием, всегда тянется последствие, за которое придется расплачиваться.

Я и расплачивался, каждый день проходя мимо закрытой двери в Янкину комнату, глядя на ее темные окна, на мрачную, заброшенную беху, одиноко стоящую под навесом.

Белецкая отказалась возвращаться домой. Сказала, что пока не готова, не хочет, что ей надо готовиться к экзаменам, а дома она этого сделать не может. Из-за меня. Поэтому осталась у своей тетки.

Я порывался с ней поехать, поговорить, но мать запретила. Сказала, чтобы не смел соваться к Яне, пока все экзамены не будут закончены, что ей и без того сложно и не хватает еще тратить нервы впустую.

Я понимал это головой, знал, что на нервах у Яны начинаются проблемы с учебой, но как же сложно было усидеть на месте, не бежать к ней.

Единственное, что я смог сделать — это написал письмо. Нормальное, на бумаге. С извинениями, с объяснениями, положил в конверт кольцо и попросил Славу передать. Он сделал это без лишних вопросов, за что ему отдельное спасибо.

В ответ от Белецкой я получил тишину. Оставалось только гадать, прочитала ли она его или, не распечатывая, отправила его в мусорное ведро.