К тому же всемогущий Бог наслал еще великий мор — чуму. Дом или двор, куда заглядывала чума, тотчас же заколачивался, и всякого, кто в нем умирал, в нем же и хоронили; и многие живые из семьи умершего умирали в этих заколоченных домах. Все города в государстве, все монастыри, посады и деревни, все проселки и большие дороги были заняты заставами, чтобы ни один не мог пройти к другому. А если стража кого-нибудь хватала, его сейчас же тут же у заставы бросали в огонь со всем, что при нем было, — с повозкой, седлом и уздечкой. Многие тысячи умерших в этой стране от чумы пожирались собаками. Чума усиливалась, а потому в поле вокруг Москвы были вырыты большие ямы, и трупы сбрасывались туда без гробов по 200, по 300, 400, 500 штук в одну кучу. По большим дорогам были построены особые церкви; в них ежедневно молились, чтобы Господь смилостивился и отвратил от них чуму.

Потом в чуме объявили виновным слона и араба. Дело в том, что великому князю был подарен слон вместе с арабом, который за этим слоном ухаживал. Араб получал в Москве большое жалованье. Это подметили русские бражники, т. е. беспутные люди, пропойцы, которые в корчмах пьют и зернью играют. Из-за денег они тайно убили жену араба, а сам араб был ими оклеветан и оговорен вместе со своим слоном, что будто бы чума, о которой в Москве и не думали, произошла от него и его слона. Тогда араба и его слона сослали в опале в посад Городецкий. Араб умер там, и великий князь послал дворянина с наказом умертвить слона при помощи крестьян и посадских. Слон стоял обычно в сарае, а кругом сарая был тын. Неподалеку от него схоронили араба. Тогда слон проломил тын и улегся на могиле. Там его и добили камнями; выбили у него клыки и доставили великому князю и доказательство того, что слон действительно околел.

Великий князь разделил Москву на две части. Себе он взял незначительную часть, а город и кремль он оставил земским, но всякий раз, когда великий князь брал в опричнину какой-либо город или уезд, он отписывал себе в опричнину одну или две улицы из пригородных московских слобод. Так убывали в числе земские — бояре и простой люд. А великий князь — сильный своими опричниками — усиливался еще более. Иногда великий князь «перебирал» уезды, после чего опричники отбирали от земских их вотчины и всё, что в этих вотчинах находили, не оставляя ничего, если им что полюбится.

Князь или боярин, не включенный в опричный список, заносился в особый список, который пересылался князю Ивану Дмитриевичу Бельскому и прочим земским боярам, с тем чтобы взамен его вотчины ему было дано поместье где-нибудь в другом уезде. Это случалось редко.

Через Москву протекает река Неглинная в один фут шириной и глубиной. Ручей этот и был границей опричнины и земщины. На нем великий князь приказал отстроить такой большой двор, какого в Русской земле еще и не видывали, он так дорого обошелся стране, что земские желали, чтобы он сгорел. Великий князь узнал об этом и сказал своим опричникам, что он задаст земским такой пожар, что они не скоро его потушат. И своим опричникам он дал волю всячески обижать земских.

Если опричникам там, где их имения и села граничили с земскими, полюбится какое-нибудь поле или лес, луга или пруд, то они выкапывали рядом два рва: один — в 2 сажени длины и ширины, и это были владения опричнины; другой — в 1 сажень длины и ширины, и это отходило к земским.

Все крестьяне страны имеют в Юрьев день осенний свободный выход. Они принадлежат тому, кому захотят. Кто не хотел добром переходить от земских под опричных, тех эти последние вывозили насильством и не по сроку. Вместе с тем увозились или сжигались и крестьянские дворы.

Много богатых торговых людей, бояр и богатых гостей из земских, те, что не служили на войне, закладывались — вместе с вотчинами, женами и детьми и всем, что у них было, — за тех опричников, которых они знали; продавали им свои вотчины, думая, что этим они будут ограждены от других опричников. Но опричники, пограбив их, говорили им: «Мы не можем держать вас дольше; вы же знаете, что мы не можем общаться с земскими, что это противно нашей присяге. Уходите, откуда пришли!» И земские должны были еще Бога благодарить, что ушли непобитые!

Опричники обшарили всю страну, все города и деревни в земщине, на что великий князь не давал им своего согласия. Они сами составляли себе наказы; говорили, будто бы великий князь указал убить того или другого и из знати или купца, если только они думали, что у него есть деньги, — убить вместе с женой и детьми, а деньги и добро забрать в казну великого князя.

Начались многочисленные душегубства и убийства в земщине. И описать того невозможно! Ночью приходили туда, где можно было предполагать деньги, хватали людей и мучили их долго и жестоко, пока не получали всей их наличности и всего, что приходилось им по вкусу. Из-за денег земских оговаривали все: и их слуги, и работники, и служанки, и простолюдины. Я умалчиваю о том, что позволяли себе слуги, служанки и малые опричных князей и дворян! В силу указа все считалось правильным.

Началась смута. Многие рыскали шайками по стране якобы из опричнины, убивали по большим дорогам всякого, кто им попадался навстречу, грабили многие города и посады, били насмерть людей и жгли дома. Захватили они много государевых денег, которые везли к Москве из других городов, чтобы сдать в казну. За этими делами присмотра тогда не было.

Тоже и поляки делали такие маскерады, охотились по границам — например, комендант в одном из городов Лифляндии, Александр Полубенский, отправился вместе с 800 поляками, переодевшись опричниками. При нем было трое русских служилых людей, сбежавших от великого князя: Марк Сарыхозин и его брат Анисим; имя третьего было Тимофей Тетерин; (в Русской земле у великого князя он был стрелецким головой; боясь опалы великого князя, он постригся в монахи и в камилавке явился к королю Сигизмунду). Итак, комендант подошел к Изборску, а Сарыхозин закричал воротнику: «Открывай! Я иду из опричнины». Ворота были тотчас же открыты. Так врасплох захватили поляки Изборск, однако удерживали его не долго и сдали его русским опричникам, которые дограбили город дотла.

Многие опричники (и не опричники) отправились на остзейское поморье с подложными наказами, принялись переписывать по посадам всех богатых купцов и девушек — дочерей как богатых купцов, так и крестьян, будто бы великий князь требовал их на Москву. Если какой крестьянин или купец давал денег, дочь его выключалась из списка, будто бы она некрасива. А та, что и в самом деле была дурнушкой, должна была идти за красивую. Так заполучали они деньги.

Видя все это, великий князь по всем пограничным замкам и городам разослал указ — не впускать никого, если кто придет как бы из опричнины. А сам принялся расправляться с начальными людьми из опричнины.

Князь Афанасий Вяземский умер в посаде Городецком в железных оковах. Алексей Басманов и его сын Федор, с которым великий князь предавался разврату, были убиты. Малюта Скуратов был убит в Лифляндии под Вейссенштейном: этот был первым в курятнике! По указу великого князя его поминают в церквах и до днесь. Князь Михаил, сын Темрюка из Черкасской земли, шурин великого князя, стрельцами был насмерть зарублен топорами и алебардами. Князь Василий Темкин был утоплен. Иван Зобатый сожжен в бочке с маслом. Петр Швед — повешен на собственных воротах перед спальней. Князь Андрей Овцын — повешен в опричнине на Арбатской улице, вместе с ним была повешена живая овца. Маршал Булат хотел сосватать свою сестру за великого князя — и был убит, а сестра его изнасилована 500 стрельцами. Стрелецкий голова Курака Уновский, по отсечении рук и ног, был живьем спущен под лед. Григорий Грязной был сварен в котле, а его сын Микита сожжен. Его брат Василий был взят в плен татарами. Писец и дьяк Постник Суворов был убит прямо в Поместном приказе. Дьяк Осип Ильин был позорно казнен во Дворовом приказе.