— Hello! Tashi deleh! Hello!

Задрав голову вверх, Томаш увидел дружелюбно махавшую ему из окна юную тибетку.

— Tashi deleh, — улыбаясь, ответил он.

Казалось, все радовались чужеземному гостю. Каждый встречный считал своим долгом приветствовать его — кто радушной улыбкой, кто энергичным движением руки, кто сдержанным кивком. Английское «хэлло» звучало не реже, чем тибетское «таши делех», а некоторые прохожие здоровались с ним, согласно традиции, высунув язык, что в Европе сочли бы неприличным. Здесь, в этом оазисе тиши и покоя, в хитросплетении тесных проулков, прятался от китайского натиска тот Тибет, каким его представлял себе Томаш.

Поплутав по тихим улочкам, историк вдруг вынырнул на большую, бурлившую народом площадь. В многолюдной толпе мелькали лица паломников из Амдо и странников из Кхама. Монахи пели мантры или недвижно лежали ниц. Чуть в стороне выделывали акробатическое трюки бродячие циркачи. Тут и там слышалось блеяние приведенных кочевниками коз. Здесь торговали циновками и «танка»[22], головными уборами и одеждой, бидонами с керосином и соляркой, фотографиями далай-ламы и безделушками из Катманду, чаем из Дарджилинга и вышитыми шарфами «кадах» из Сычуаня, амулетами «понду» из Дрепунга и занавесами из Шигадзе, шалями из Кашмира и лекарственными растениями с Гималаев, монистами из старинных индийских монет и серебряными перстнями с бирюзой. Тут можно было найти и купить все, чего ни пожелает душа, — любого цвета, фасона, размера и качества.

— Hello! — зазывая к себе в лавку, приветствовала Томаша торговка.

— Look’ee! Look’ee! — вторила ей другая, в то время как третья, демонстрируя разные фигурки из кости яка, убеждала: — Cheap’ee, cheap’ee![23]

Через толчею площади двигалась густая человеческая масса. Люди шли плотным потоком, бормоча мантры и вращая в правой руке «мани корло» — буддийские молитвенные барабаны из меди, нефрита, сандалового дерева. Это был кора — большое буддистское шествие по площади Баркхор. Его участники обходили по часовой стрелке священный храм. Кто-то, вознося молитвы, одновременно глазел на акробатов, кто-то восхищался благочестивыми монахами, кто-то не упускал возможности высмотреть в лавках нужный товар, а кто-то брел, глядя под ноги, сосредоточенный на созерцании круговоротного пути.

Томашу не пришлось сверяться с планом города, чтобы понять, что он оказался на базаре Тумскхан. Среди традиционно белых тибетских домов с красивыми деревянными верандами по углам на площадь выходил фасад храма. Вход в него обрамляли красного цвета пилястры, на которые опиралась конструкция, украшенная полотнищами из шерсти яка. Сверху ее венчал блестевший в лучах солнца священный символ — две золотых лани, обращенных к дхармачакре — символ закона и гармонии.

Это был храм Джоканг.

Многие паломники, распростершись пред храмом и приникнув челом к каменной мостовой Баркхора, в один голос издавали сакральный звук «ом» — начало шестислоговой животворной мантры «Ом мани падме хум», что на санскрите означает «О, жемчужина в цветке лотоса». Это гортанно-глубокое «о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-ом», почитаемое в буддизме как основополагающее созвучие, от которого произошла Вселенная, протяжно разносилось над площадью, ритмично прерываясь лишь шумным, как хлопок, одновременным вдохом молящихся. Участники шествия шагали в ногу, а такт им отбивали молитвенные барабаны с начертанными на них золотом молитвами, расположенные батареей при входе в храм.

Протиснувшись сквозь море людей, Томаш переступил порог святилища. В обширном внутреннем дворе под открытым небом даже воздух, казалось, насквозь пропах прогорклым жиром. Верующие приносили в Джоканг куски желтого ячьего сала и ложками размазывали жирный продукт в преддверии храма. Спасаясь от неприятного запаха, португалец на пару секунд задержался у курившихся благовонных палочек и осмотрелся вокруг. Пространство двора заполняли паломники, преодолевшие, дабы приобщиться к святыне, сотни километров пешком. Одни молились лежа, прильнув лицом к полу; другие предпочитали вращать молитвенные колеса; третьи вдохновенно умащивали вонючим жиром алтари с небольшими изваяниями Будды.

К Томашу приблизился добродушного вида турист с болтающейся на животе фотокамерой.

— Прелюбопытнейшее зрелище, как вам?

Подошедший представился. Его звали Карлос Рамос, и он был мексиканцем, перебравшимся жить в Испанию. После обмена дежурными любезностями Карлос, взирая на верующих, покачал головой.

— Прочитав множество книг, я только сейчас окончательно понял, что такое буддизм, — поделился он. — Это типа игры, в которой набирают очки. Чем больше очков человек наберет своим благочестием при жизни, тем выше у него шансы на получение хорошей следующей реинкарнации. Те, у кого окажется меньше всего очков, обречены на возрождение в облике насекомых или, скажем, ползучих гадов. Другие, более набожные и сострадательные, получат больше очков и смогут возродиться людьми. А образцово-показательные… они перевоплотятся в богатых людей, а возможно, станут ламами. Понимаете? Это напоминает компьютерную игру.

— И как же, по-вашему, зарабатывают эти очки? — улыбнулся Томаш.

Мексиканец выбросил руку перед собой, указывая на переполнявших Джоканг паломников.

— Прилежанием! Видите? Чем ретивее и чаще они прикладываются к земле, тем больше очков получают. Есть умельцы, которые ухитряются проделать это более десяти тысяч раз за день. — Он поморщился. — А мне кажется, что и тысячи-то многовато, а? Ведь от этого же поясница должна разболеться… Большинство, однако, ограничиваются ста восемью припаданиями, ссылаясь на то, что это священное число, и тем самым сберегают силы, улавливаете? — Взгляд его упал на козу, кем-то приведенную в храм. — Но есть и другие способы. Например, можно пощадить жизнь животного. Это заслуживает дополнительных очков, как вы думаете? Или подать милостыню просящему, что тоже зачтется при подсчете результатов на соискание хорошей реинкарнации.

— А если кто проживет жизнь во всех смыслах совершенную?

— О, это — все равно что выиграть в лотерею буддизма! Максимальная сумма очков ведет к нирване, а нирвана означает, что счастливчик ломает порочный круг земного существования. И все, можно забыть о проблемах с реинкарнацией!

— Да и в христианстве нечто подобное, вы не находите? — заметил Томаш. — Чем добродетельнее мы, тем больше очков нам засчитывают на небе, и тем явственнее возможность получить местечко в раю.

— Пожалуй! — согласился мексиканец, пожав плечами. — Главное во всех религиях сводится в конечном итоге к количеству очков.

Обменявшись улыбками, они простились, и Томаш вошел в храм.