В марте Паулет нанес ей визит.

– Мадам, – сухо сказал он. – Мне неприятно слышать о том, что вы снова нарушаете мои правила. Я имею в виду католический обычай раздавать милостыню в Страстную неделю соответственно вашему возрасту. Мне сообщили, что вы раздали шерстяную ткань сорока двум бедным женщинам и, как будто этого было недостаточно, одарили восемнадцать бедных юношей в честь вашего сына Якова. Словно он нуждается в такой суеверной чепухе! Поскольку вы настаиваете на том, что все не запрещенное лично мною считается разрешенным, позвольте мне добавить это к списку запрещенных вещей. Больше никакой милостыни!

– Сэр, я больна телом и духом и нуждаюсь в молитвах бедных людей, – ответила Мария.

– Чушь! – вскричал он. – Довольно этих абсурдных рассуждений! Вы пытаетесь привлечь их на свою сторону, завоевать их преданность и восхищение. Но вы не сможете одурачить меня так же, как этих простаков.

Мария почувствовала слезы, подступившие к глазам, но удержала их.

– Я пришел к вам по другому делу, когда мне доложили об этих глупостях. Вот два сообщения, которые могут заинтересовать вас. – Он протянул ей два вскрытых письма и застыл на месте, явно собираясь проследить за ее реакцией.

– Вы можете идти, – сказала она. – Я могу прочитать их без вашей помощи.

Паулет скривился, но повернулся и ушел.

Мария подождала, пока он не скроется из виду, потом уселась за стол. Первое письмо было уведомлением от французского посла.

«Моя дражайшая дочь,

сообщаю Вам о мерах, недавно принятых парламентом, где преобладают пуритане и другие ревностные сторонники всего английского. Как Вам известно, личные советники королевы составили присягу верности, согласно которой они клянутся умереть за нее, наподобие старинного короля Артура и его рыцарей, и тысячи ее верных подданных подписали этот документ.

Такую меру сочли необходимой из-за угрозы заговора против нее, и это истерическая реакция на убийства протестантов за рубежом. Королева дала понять, что она рассматривает это как спонтанный акт преданности, а не закон как таковой, но парламент настоял на утверждении закона. Поэтому в законодательстве появился «Акт о безопасности королевы». Согласно этому закону парламент вправе назначить судейскую коллегию для расследования любого заговора и наказания для заговорщиков в той степени, какую судьи сочтут необходимой.

Кроме того, парламент обрушился на иезуитов. Любой иезуитский священник имеет сорок дней, чтобы покинуть Англию под страхом обвинения в государственной измене. Любой мирянин, укрывающий таких священников, виновен в тяжком преступлении.

Как будто всех этих событий оказалось недостаточно, всплыл еще один заговор с целью убийства. Некий Уильям Перри заявил, что был нанят папой римским и Томасом Морганом, Вашим представителем в Париже, чтобы совершить покушение на жизнь Елизаветы. Он имел при себе письмо от папского секретаря кардинала Комо, обещавшее ему отпущение грехов в случае успеха. Он прибыл в Англию с пистолетом и пулями, получившими благословение в Риме ради такого дела. В результате мой король счел необходимым заключить Томаса Моргана в Бастилию. Между тем Перри заплатит за свою измену в Тайберне, где его повесят, выпотрошат, четвертуют и так далее. Горожане были так рассержены, что потребовали более сурового наказания, как будто что-то может быть еще хуже! Но Елизавета сказала, что обычных методов будет достаточно.

Меня печалит, что я могу сообщить Вам лишь такие неприятные известия. Пусть Бог будет Вашим утешением».

Мария отложила письмо. Ее сердце громко стучало. Она чувствовала, что попала в новую, более хитроумную ловушку; теперь любой безумец мог указать пальцем на нее и обвинить в чудовищном замысле. Вся страна казалась охваченной лихорадкой убийства.

«Стоит ли читать второе письмо?» – подумала она. Она вспомнила торжествующее выражение на лице Паулета. Должно быть, оба письма могли лишь усугубить ее бедственное положение. Дрожащими пальцами она развернула второй документ и начала читать.

«Высочайшей и могущественной королеве Елизавете.

После долгого рассмотрения и обсуждения мы пришли к выводу, что акт о совместном правлении, предложенный нашей матерью, не является справедливым или желательным для нас. Поэтому мы сочли благоразумным заявить, что таковое правление не может быть одобрено и о нем не следует упоминать в будущем.

Яков VI, милостью Божьей король Шотландии.

Официальная копия, заверенная Уильямом Сесилом, лордом Берли, и Фрэнсисом Уолсингемом, главным секретарем ее величества, 2 марта 1585 года».

Мария застонала и выронила письмо.

Яков полностью отрекся от нее и даже не имел мужества или родственного сочувствия, чтобы лично обратиться к ней. Ему было почти девятнадцать лет – возраст Дарнли, когда Мария повстречалась с ним. Воистину, он был сыном своего отца.

Морской ветер, насыщенный солью, обдувал задубевшие щеки Гилберта Гиффорда, стоявшего у поручня торгового судна, плывущего из Франции в Англию. Палуба ходила вверх-вниз между волнами, и лишь немногие пассажиры не страдали от морской болезни, но Гиффорд всегда гордился тем, что имел желудок настоящего моряка. Он мог есть почти протухшую пищу, пить прокисшее пиво и никогда не жаловался на пищеварение. «Это благословение Божье», – подумал католик, отрекшийся от своей веры.

«У меня было много благословений», – подумал он, пересчитывая их. В первую очередь его богатое наследие; он происходил из старинной и достопочтенной католической семьи из Стаффордшира. Его родственниками являлись скользкий брат Джордж и пламенный дядя Уильям, входивший в группу вечных изгнанников, которые основали торговый дом в Париже и жили несбыточной мечтой о восстановлении истинной веры в Шотландии. Да, человек должен иметь мечту, какой бы несбыточной она ни казалась.

Сам Гилберт всю жизнь флиртовал с истинной верой. Что за тяжкое испытание – чувствовать себя призванным, но не испытывать тяги к этому призванию! В конце концов, после паломничества в Рим его рукоположили в сан дьякона в Реймсе. Но облачение священника плохо сидело на нем. Между тем его дядя Уильям вступил в жестокую схватку между официальными католическими священниками и иезуитами, причем все они хотели спасти Англию. Гилберт поспешил в Париж и предложил свои услуги «официальным» священникам, роившимся вокруг маленького посольства королевы Шотландии, как осы над сладким пирогом. Это был улей заговоров и грандиозных планов. Очень скоро он познакомился с Томасом Морганом, который заведовал шифрованной перепиской, и с его помощником Чарльзом Пейджетом. Как выяснилось, это была волнующая жизнь, гораздо более увлекательная, чем чтение и молитвы. И это было очередное благословение: он наконец нашел работу, доставлявшую ему удовольствие.

Работа действительно радовала его. Шифры. Разговоры шепотом. Контрабандные деньги. Опасности. Бедный старый Морган запутался в собственных планах. Доктора Перри, одного из убийц, которого он поддерживал, схватили в Англии прежде, чем он успел совершить покушение на Елизавету, и теперь Морган томился в Бастилии. Впрочем, заключение оказалось не слишком суровым, и после некоторого перерыва он продолжил строить заговоры оттуда. Очевидно, тяга к заговорам была у него в крови. Жизнь без них казалась пресной и унылой. Даже сам Гилберт, поддавшись минутному порыву, вступил в заговор для убийства королевы вместе со своим дядей и солдатом с говорящим именем Сэвидж[16]. Но эта затея умерла, едва появившись на свет.