Александра сама не понимала, почему плачет. В конце концов, она получила, что хотела. Она вернула все свои деньги или почти все. Уже через несколько недель, если, конечно, Хартли выиграет гонку, она сможет вернуться к прежней жизни, словно ничего не изменилось и она никуда не уезжала. Никаких Фулемов или Патни. Никаких библиотек. Никаких экономных званых вечеров, когда остатки жаркого тщательно убирают, чтобы домочадцам было что есть до конца недели.

Она должна радостно смеяться, а не рыдать.

Она должна чувствовать радость, а не мрачную пустоту.

И безнадежность.

Ее плеча коснулась теплая твердая рука: Александра почувствовала запах свежеиспеченного хлеба раньше, чем услышала голос синьорины Морини.

— Синьора, что случилось? Почему вы плачете?

— Ничего, абсолютно ничего! — выдавила Александра и зарыдала еще сильнее.

— Синьора, не плачьте! — попросила домоправительница и села на соседний стул. — Я понимаю, вам не хватает синьора Берка.

— Ничего подобного! С чего вы взяли? Я только… я просто ударилась локтем об угол и…

— Тише, синьора. — Ее теплая рука обняла Александру за плечи. — Тише.

— …и мне больно… мне чертовски больно…

— Не надо плакать. Конечно, вам больно. Не плачьте mia сага, — повторила итальянка и погладила Александру по голове. — Я принесла почту из деревни.

Александра вздохнула:

— Положите на стол. Я потом посмотрю.

— Там письма для синьора Берка и для герцога. И еще газета.

— Прекрасно, я позабочусь, чтобы Уоллингфорд получил свою почту, — заверила Александра, отвернувшись от синьорины Морини и уставившись на стену, вдоль которой стояли шкафы. Незачем посторонним видеть ее заплаканное лицо.

— Да, конечно, — сказала домоправительница, продолжая легонько поглаживать Александру по голове. — Но, возможно, вы найдете в газете что-то, способное вернуть улыбку на ваше красивое лицо.

Александра вымученно усмехнулась:

— Невозможно. В наших газетах пишут только о смертях, скандалах и беспорядках. Надеяться можно разве что на плохие новости о своих врагах.

— Ха. Вы умны, синьора. Больше всего в вас мне нравится именно ваша умная головка. Вы умеете рассмешить меня. Вы умеете рассмешить синьора Берка. Смех дарует долгую жизнь. Синьор Берк не ошибся, выбрав вас.

Александра выпрямилась и вытерла слезы.

— Он, похоже, не слишком доволен сделкой. Судя по всему, он вновь обрел здравый смысл, и теперь мы все можем вернуться к прежней жизни.

— Да. — Синьорина Морини похлопала Александру по плечу и встала. — И все же, синьора, всегда есть шанс увидеть то, что вам понравится. Прочитать хорошие новости. Они бывают очень редко, хорошие новости. Может быть, поэтому мы им так радуемся.

И домоправительница ушла. Александра продолжала сидеть без движения, все еще ощущая мягкое прикосновение ее руки. Синьорина Морини стала бы великолепной матерью.

Александра покосилась на стопку конвертов и газету и постаралась пробудить в себе хотя бы минимальный интерес к тому, что происходит дома. Какие министры в фаворе, а какие — в опале. Какие представители оппозиции произнесли остроумные речи против того или иного закона, а какие не встретили поддержки. Железнодорожные катастрофы, вспышки дифтерита, аварии на шахтах. На вечере у леди X. слуги были одеты кентаврами, лорд Z. отсутствовал при последних родах своей супруги.

Когда-то все это было ей интересно.

За спиной послышались шаги.

— Вот ты где, — сказала Абигайль. — Кто нас посетил? Извини, что я сбежала, но ты же знаешь, что я не умею себя вести с незнакомыми людьми. Или не могу произнести ни слова, или задаю бестактные вопросы. О, прислали «Таймс»? Позволь, я посмотрю. Еще перед отъездом я поставила пятерку на дерби, и очень хочется узнать, выиграла я или нет.

Александра безразлично отмахнулась.

Абигайль взяла газету и уселась на стол, качая ногами.

— Я посмотрю только первые страницы, если не возражаешь. Тут только катастрофы — на железной дороге и на шахтах. Проклятие, я проиграла. Выиграла лошадь по кличке Сейнфойн. Как она вообще может бегать с такой кличкой? А ведь тот парень в пабе заверил меня, что дело верное. Не повезло. Ну ладно, может быть, в следующий раз… — Она остановилась на середине фразы.

Александра подняла голову.

— Что там?

— Алекс, — после паузы Абигайль заговорила странным напряженным голосом, — ты еще не видела газету?

— Нет, ее только что принесли. А в чем дело? Кто-то умер?

— Нет, скорее наоборот.

Она сложила газету, открыв ее на нужной странице, и передала Александре.

«Мистер Финеас Фицуильям Берк из Королевского научного общества, в отношении тщательно проведенного научного эксперимента, к своему глубочайшему удовлетворению признает следующее, о чем имеет честь сообщить A.M.:

что женский пол имеет непревзойденное превосходство над мужским полом, когда речь идет об упорстве в продвижении к цели — получении академического образования;

что мужской пол несравненно легче отвлекается от интеллектуальной активности мыслями о любви;

что в смелости и самообладании женщинам нет равных;

что все сказанное выше научно подтверждено при скорости более сорока миль в час.

Мистер Берк совершенно уверен в истинности приведенных выше утверждений и готов поставить на кон свою жизнь и сердце.

Написано и удостоверено 22 июня 1890 года».

— Боже мой! — воскликнула Александра, оторвалась от газеты и встретилась глазами с Абигайль. — Боже мой!

— Да уж. Целая страница, как мы и договаривались тогда в гостинице. — Абигайль заглянула через плечо сестры. — Его имя набрано пятидюймовым шрифтом, никак не меньше. А он — благородный человек, указал только твои инициалы. Как ты думаешь, кто-нибудь догадается?

— Не знаю. И мне наплевать.

Александра встала и самым аккуратнейшим образом сложила газету. Нервы были напряжены. Бойцовский дух вернулся. Он любит ее. Не может не любить. И будь она проклята, если позволит ему снова уйти.

— Абигайль, дорогая…

— Что, Алекс?

— Как ты смотришь на поездку вместе со мной в Рим?

Городской сад Рим

— Послушайте, мистер Хартли, — сказала Александра, — это же чрезвычайно неудобно. Почему вы не учли свою склонность к укачиванию, когда решили посвятить жизнь автомобилям?

Уильям Хартли поднял голову. Его физиономия была бледной до синевы, глаза полны печали.