Воршева внезапно повернулась к нему, и ее лицо исказил страх. Она подняла руку и отвела ладонь Джошуа от своих волос, а потом крепко сжала его пальцы.

— Что ты хочешь мне сказать? — прошептала она. — Говори.

Он колебался, стараясь отыскать правильные слова.

— Быть женой принца — совсем не то же самое, что быть его женщиной.

Она быстро отодвинулась в сторону, чтобы видеть его лицо.

— Я тебя не понимаю. Ты собрался привести другую женщину, чтобы она заняла мое место? Я убью тебя и ее, Джошуа. Клянусь своим кланом!

Он тихо рассмеялся, хотя в этот момент Воршева выглядела так, словно вполне могла выполнить свою угрозу.

— Нет, я имел в виду совсем другое, — возразил он, посмотрел на нее, и его улыбка исчезла. — Пожалуйста, моя леди, никогда не думай о подобных вещах. — Он сжал ее пальцы. — Я лишь имел в виду, что жена принца отличается от других женщин — и наш ребенок будет не таким, как другие дети.

— И что с того? — Страх все еще не исчез.

Джошуа не удалось ее успокоить.

— Я не могу допустить, чтобы что-то случилось с тобой или нашим ребенком. Если я исчезну, жизнь, которую ты в себе носишь, останется единственной связью с миром.

— Я все равно не понимаю, — проговорила Воршева.

— Наш ребенок должен жить. Если мы потерпим неудачу и Фенгболд нас разобьет или если мы одержим победу в сражении, а я погибну, — тогда наш ребенок должен будет за нас отомстить. — Он потер лицо. — Нет, я имел в виду совсем другое. Это важнее мести. Наш ребенок может стать последним светом перед веком тьмы. Мы не знаем, вернется ли к нам Мириамель, возможно, она уже мертва. Если мы ее потеряли, тогда сын принца — дочь принца, если на то пошло, — внук Престера Джона, единственный, кто сможет поднять знамя борьбы с Элиасом и его нечестивым союзником.

Воршева почувствовала облегчение.

— Я тебе говорила, мы, женщины-тритинги, рожаем сильных детей. Тебе не нужно беспокоиться — наш ребенок еще заставит тебя им гордиться. И мы одержим здесь победу, Джошуа. Ты сильнее, чем тебе кажется. — Она придвинулась к нему. — В тебе слишком много тревоги.

Он вздохнул.

— Я молюсь, чтобы ты оказалась права. Усирис и Его милосердие — неужели есть что-то труднее, чем быть правителем? Как бы я хотел иметь возможность просто уйти.

— Ты так не поступишь. Мой муж не трус. — Воршева внимательно вгляделась в его лицо, словно он мог оказаться самозванцем, но тут же немного расслабилась.

— Ты права. Такова моя судьба — быть может, испытание — мое собственное Дерево. И каждый гвоздь остер и несет холод. Но даже приговоренный человек может мечтать о свободе.

— Не говори больше об этом, — сказала она ему в плечо. — Ты приведешь к нам неудачу.

— Я могу перестать говорить, любовь моя, но я не в силах заставить замолчать свои мысли.

Она прижалась к нему головой, как птенец, пытающийся выбраться из яйца.

— А теперь помолчи.

Худшая часть бури прошла, переместившись на юго-запад. Луна, хоть и закрытая тучами и невидимая, давала достаточно света, чтобы снег слегка светился, словно речная долина между Гадринсеттом и Сесуад’рой была усыпана мелкими бриллиантами.

Саймон смотрел, как снег фонтанами вылетает из-под копыт лошади Слудига, и думал, суждено ли ему дожить до конца года. И кем он может стать, если по воле судьбы сумеет уцелеть? Конечно, он останется рыцарем, что уже само по себе грандиозно — он представлял это только в самых смелых детских мечтах, — но что делают рыцари? Конечно, воюют за своего сюзерена, однако Саймону не хотелось думать о сражениях. Если когда-нибудь наступит мир и он его увидит — и то и другое казалось ему сейчас маловероятным, — какой тогда будет его жизнь?

Что делают рыцари? Управляют своими вотчинами, если владеют землей. Это похоже на жизнь фермера, не так ли? Определенно ничего грандиозного, но неожиданно мысль о том, чтобы вернуться домой и провести весь день, гуляя под дождем по полям, стала выглядеть привлекательной. Он снимет плащ и сапоги, наденет тапочки и согреется возле камина, где будет реветь огонь. Кто-то принесет ему вино и подогреет его горячей кочергой… а кто? Женщина? Жена? Саймон попытался вызвать из темноты подходящее лицо, но не сумел.

Даже Мириамель, если она потеряет права на корону и согласится выйти замуж за простолюдина, если она вообще выберет Саймона — иными словами, если реки потекут вспять, а рыбы начнут летать, — Мириамель не станет спокойно ждать дома его возвращения с прогулки. Это все равно что представить красивую птицу со связанными крыльями.

А если он не женится и у него не будет дома, что тогда? Саймон подумал о турнирах, главном развлечении рыцарей весной и летом, занимавших его мысли несколько лет, а сейчас вызывавших тошноту. То, что здоровые мужчины калечат друг друга без всякой на то причины, теряют глаза и конечности, а иногда жизнь ради игры, когда мир и без того является страшным и очень опасным местом, приводило Саймона в ярость. «Имитация войны», так некоторые называли турниры, как будто любое состязание, пусть и рискованное, могло сравниться с ужасами настоящей войны, которые видел Саймон. Войны подобны могучему ветру или дрожащей земле, с ними не стоило шутить. Тренировки в фехтовании необходимы, чтобы уцелеть, если тебе придется сражаться. Имитация войны казалась ему богохульством. Когда все закончится — если закончится, — Саймон хотел оказаться как можно дальше от войны, потешной или настоящей.

Но люди отправляются на войну не ради боли и ужаса; никто не станет добровольно искать смерть. Значит, рыцари должны быть готовы защищать себя и других? Так говорил сэр Деорнот, а Деорнот не казался Саймону человеком, который станет сражаться без цели или с радостью. А что однажды сказал доктор Моргенес о великом Камарисе? Камарис дул в свой знаменитый боевой рог Селлиан не для того, чтобы призвать помощь или покрыть себя славой, но чтобы враги знали: он приближается и они еще могут бежать. Моргенес не раз писал в своей книге, что Камарис не получал удовольствия от сражений, а боевое мастерство являлось для великого воина бременем и приводило к тому, что враг на него нападал и ему приходилось убивать, чего он совсем не хотел. Тут возникал парадокс. Каким бы умелым ты ни был, кто-то всегда захочет тебя испытать. Так что же лучше: готовиться к войне или ее избегать?

Горстка