Машина остановилась. Елена, не сказав ни слова в ответ, вышла в сверкание морозного вечера. Джип исчез, как видение.

Из Новосибирска Бекетов полетел в Волгоград, где его ожидали встречи с директорами оборонных заводов. Он хотел заручиться поддержкой технократов на предстоящих президентских выборах. Но помимо этой очевидной политической цели была и другая, потаенная, личная. Под Сталинградом в сорок третьем году, в ночь на Рождество, погиб его дед, тридцати трех лет от роду. Всю свою жизнь, с самой юности, Бекетов собирался отправиться в заволжскую степь, к хутору Бабуркин, где замыкалось кольцо Сталинградского и Донского фронтов и армия Паулюса, выдираясь из мешка, шла на прорыв. Размыкала смертельный обруч. А ее вновь заталкивали в стальной мешок. Посылали в бой штрафные батальоны. В одном из них сражался и погиб дед. И теперь он собирался исполнить обет, отыскать этот хутор Бабуркин, взять горсть земли, в которой присутствовал предсмертный вздох деда. Отвезти эту горсть на могилу бабушки, которая семьдесят лет прожила вдовой, ожидая неисполнимой слезной мечты – чудесной встречи.

Он прилетел в Волгоград в морозный солнечный день и отправился на заводы. На одном наблюдал, как из громадного стального слитка вытачивают корпус атомного реактора для новой подводной лодки. С могучим неторопливым упорством вращался карусельный станок, срезая белую стружку. И в этом кружении рождался образ подводной громады, бесшумно рассекающей океанские толщи.

На другом заводе ему показали тяжеловесные машины, начиненные электроникой, управляющие полетом ракет. Эти стремительные ракеты полетят навстречу баллистическим ракетам противника, перехватят их высоко над землей и взорвут. И на землю осыпятся растерзанные лохмотья.

Бекетов говорил с инженерами, убеждал, вовлекал в свой замысел. Одолевал их недоверие, осторожное сопротивление. Объяснял технологии «оранжевой» революции, перед которой бессильны ракеты и лодки. Без единого выстрела она сожжет государство.

Его слушали, соглашались, обещали поддержать Чегоданова. Утомленный переговорами, опустошенный изнурительной ролью проповедника, Бекетов покинул общество инженеров и один, без провожатых, отправился в город.

Он медленно брел по улицам, пересекал площади, рассматривал вывески магазинов, рекламы, витрины. Был окружен рокотом, гудками, людской толкотней. Город казался обыденным, скучным, лишенным единого архитектурного замысла. Эта незавершенность, несобранность рождала чувство, что среди видимых площадей и улиц таится другой, невидимый город. Не Волгоград, а исчезнувший Сталинград, что был истреблен налетами немецкой авиации, свирепыми уличными боями. Город-призрак с хороводом алебастровых пионеров.

Бекетову казалось, что нынешний город был скромной маской, надетой на другое, огненное лицо. И эти миловидные девушки, обогнавшие его. И тучный старик, выходивший из магазина. Пролетевшая мимо полицейская машина в фиолетовых вспышках. Ресторанная вывеска с большой деревянной ложкой. Все эти обыденные детали не могли скрыть того грандиозного, непомерного и кровавого, что носило имя Сталинград. Того жуткого трясения, от которого содрогалась целиком вся планета. Той схватки, в которой сошлись не армии, не народы, а космические силы. Одна из этих сил стремилась отменить план, по которому Бог сотворил мир. А другая, обливаясь кровью, охваченная пламенем, отстаивала Божественный план. Здесь, в Сталинграде, гнулась ось мироздания, гибли одна за другой дивизии, пока эта ось не выпрямилась. В Сталинграде, а не в Берлине была одержана мистическая Победа. Здесь стали рушиться и отступать несметные силы тьмы, в которые вонзались ослепительные силы света. Его дед, штрафник, умирая в заволжской степи, был Победоносцем.

Бекетов гадал, мог ли дед, проходя через город в составе воинской части, видеть эту белую, сверкнувшую за домами Волгу, это морозное, с белым солнцем небо, по которому летела стая галок. На мгновение ему показалось, что дед смотрит на пролетающих птиц его глазами, дед выдыхает из горячего рта облако пара, сквозь которое белеет Волга.

Среди зданий и проводов, дорожных знаков и отблесков солнца ему чудилась непостижимая тайна места, на котором сошлись в космической битве силы мироздания. Неслучайность этого места, где находилось невидимое сердце мира. Это сердце чувствовал Гитлер, – отвернул свои армии от Москвы и направил их в Сталинград. Это сердце чувствовал Сталин, – бросил весь ресурс государства, всю живую силу народа, всю энергию русской истории на защиту священного места. Таинственное сердце продолжало биться. Продолжали дышать сердца погибших русских солдат. Продолжало дышать сердце деда. Бекетов шел, не умея разгадать эту тайну, испытывал благоговение.

Внезапно перед ним предстал Мамаев курган. Вся гора от Волги до вершины была уставлена скульптурами, восходила ступенями, изрезана барельефами. Среди них трепетал оранжевый факел, который сжимала рука, протянутая из-под земли. Курган венчала громадная, до небес, женщина с мечом в руке, которая беззвучно кричала, поднимая в атаку огромную страну. На острие меча сверкало солнце, словно небесный луч соединял курган с высшими силами, указывал на священное место, где билось сердце мира.

Бекетов смотрел на курган, в котором остановилось время, замерли в небе пикирующие самолеты, застыли в воздухе снаряды и пули, оцепенели идущие в атаку батальоны. И только факел трепетал оранжевым пламенем, и напряглась выходящая из-под земли рука.

Бекетов охватывал взором грандиозный монумент. Испытывал священное благоговение, молитвенное воодушевление. Перед ним был храм, соединяющий Волгу – реку русского времени – с небом, в котором витали духи Света, мистические ангелы Победы. Женщина на холме была Родина, Богородица, Мать, богиня Победы. У ног ее пылала лампада бессмертия. Это ощущение храма, в котором нашли успокоение души убитых солдат, ощущение таинственного и священного места, где находилось сердце мира, ощущение того, что где-то здесь, в морозном кристаллическом воздухе, реет душа деда, – все это было так остро и достоверно, что Бекетов снял шапку, поклонился и двинулся вверх по ступеням. Чувствовал, как омывает его русское время и замерзшая Волга окружает своим сиянием.

Он поднимался по ступеням, и каждая ступень увеличивала в нем благоговение. Его звала к себе великанша и солнечный луч на ее мече. Его звала Победа, которая была одержана дедом. И та Победа, что еще предстояло одержать ему самому. Вдоль ступеней высились громадные, отлитые из бетона скульптуры. Раненный смертельно моряк повис на плече товарища, и оба они стремились в атаку. Убитый пехотинец припал к живому другу, и два их автомата продолжали бить по врагу. Эти парные скульптуры изображали расу великанов, которые одержали космическую Победу, и в каждом лице, из бетонных углов и граней, ему чудилось лицо деда, угадывались черты фамильного сходства.

Он прошел мимо факела, слыша немолкнущий гул огня. Ощутил лицом волну жара. Оказался в циркульном зале, где по стенам золотой смальтой были выложены бесчисленные имена павших героев. Этот поминальный список казался золотой рябью от налетевшего ветра. Этот ветер продолжал дуть из необъятных миров, и Бекетов, отыскивая на стене имя деда, чувствовал этот ветер мироздания. Его глаза туманились от слез, и поминальная скрижаль превратилась в золотые ручьи. Он плакал, молился, каялся, испытывал вину перед дедом. Благоговел перед ним, успевшим бросить в будущее стебель, на котором взросла его, Бекетова, жизнь.