Я не покинул бы Тель-Авив, даже если бы мне было это приказано. Больше всего мне хотелось заснуть и никогда не просыпаться.

В конце концов, я ведь совершенно не знал эту женщину, почему ее смерть так на меня подействовала?

Обычно возвращение домой из зарубежной поездки — это вечер рассказов, раздача подарков, приподнятое настроение и сожаления о том, что поездка так быстро закончилась, ибо, хотя и верно, что в гостях хорошо, а дома лучше, но еще лучше задержаться в гостях подольше — пока не выгонят.

Я бросил чемодан в салоне, а кейс запихнул в угол кабинета, между компьютером и стеллажами. Рина еще не вернулась с работы, и я, не найдя в себе сил, чтобы залезть под душ, сумел только раздеться и упасть в полуразобранную постель.

Похоже, что я отключился мгновенно, потому что Роман Бутлер утверждал впоследствии, что звонил мне сразу после того, как получил на свой компьютер доклад Липкина о трагедии на борту самолета и о первых свидетельских показаниях. Увидев знакомую фамилию, Роман сразу набрал мой номер.

Никаких звонков я не слышал, а проснулся оттого, что кто-то топал по комнате и громко дышал мне в ухо.

На самом деле Рина старалась не производить шума и вовсе не дышать.

— Что с тобой? — спросила она, увидев, что я открыл глаза. — Ты стонал во сне. И почему ты бросил чемодан посреди салона? Что случилось? Тебя, кстати, Роман ждет уже полчаса.

На вопросы я отвечать не стал, а информацию принял к сведению. Роман наверняка хотел поговорить со мной о той женщине. Голова не болела, но ощущение было таким, будто она распухла и заняла весь объем комнаты: стены и потолок сжали мою черепушку будто клещами. Вставать не хотелось, но лучше было поговорить с Романом сейчас.

— Вид у тебя… — буркнул Бутлер, когда я, умывшись, вышел в салон.

— Тебе уже доложили?

— Не только доложили, я курирую дело от управления.

— Значит, это не было простое отравление? Убийство, да?

— Да, — коротко сказал Роман.

— Никогда бы не подумал, что это так на меня подействует, — пожаловался я. — Все-таки, это разные вещи — расследовать преступление по его следам, и самому присутствовать, когда умирает человек…

Я вспомнил мою соседку — она выгнулась и хрипела, и меня опять стало мутить, Роман протянул мне стакан минеральной воды, и я выпил залпом.

— Да, — сказал Роман. — Сильная у тебя воля, Песах. Теперь я понимаю, почему в армии ты служил в тыловых частях.

— Я вообще не служил в армии, ни в российской, ни в израильской, — поправил я.

— По причине умственной недостаточности? — осведомился Роман. — Симулировал или на самом деле?

— Иди ты к черту, — вяло отмахнулся я. Роман хотел вести беседу в нашей обычной иронической манере, но мне сейчас было не до того, чтобы продумывать стиль разговора.

— Хотите поесть? — спросила Рина, выглянув из кухни.

— Нет! — воскликнул я, и Роман удивленно поднял брови.

— Песах, — сказал он. — Пойди поешь, мне нужно, чтобы ты был в форме.

— Какая форма тебя устроит? — пробормотал я. — Пехотная? Или артиллерия?

— Любая, лишь бы ты мог быть мне полезен. Ты сидел рядом с этой женщиной. А взгляд у тебя острый, я-то это знаю.

— Я уже сказал этому… Липкину… все, что видел. И про пятнышко на шее…

— Песах, — терпеливо повторил Роман. — Мне нужно, чтобы ты был в форме. Не было у нее на шее никакого пятнышка, что это тебе в голову пришло?

Должно быть, вид у меня стал еще более глупый, чем прежде, потому что Роман удрученно покачал головой.

А я вспомнил. Вспомнил, что, действительно, никак не мог видеть ни пятна на шее, ни торчавшего из капельки крови шипа, потому что у женщины были длинные волнистые волосы, опускавшиеся до лопаток.

Я коротко вздохнул, сравнивая оба воспоминания и не зная, какому отдать предпочтение.

— Роман, сказал я, у этой… у нее были длинные волосы или короткая стрижка?

— Это ты меня спрашиваешь? — удивился Роман.

— Тебя, и ответь прежде, чем станешь делать выводы о моей умственной неполноценности.

— У Айши Ступник, — медленно произнес Роман, не сводя с меня изучающего взгляда, — были светлые волнистые волосы, опускавшиеся ниже шеи. Липкин мне сказал по телефону, что свидетель по фамилии Амнуэль либо не в себе, либо считает полицейских дураками. Я-то понимаю, что справедлива первая версия. Но почему ты все-таки решил, что видел пятнышко, которого видеть не мог?

— Мне показалось…

— Почему тебе показалось именно это?

— Откуда мне знать? — раздраженно сказал я. — В тот момент, скажу тебе честно, я соображал очень туго. Если быть точным, не соображал вообще. Чувствовал я себя отвратительно, перед глазами все плыло. Сейчас, когда ты сказал, я и сам вспомнил, что волосы у женщины были длинные, ниже плеч, я еще в Париже обратил внимание. И вообще…

Я замолчал.

— Что? — спросил Роман.

— Нет, — я покачал головой, и от этого простого движения комната поплыла перед глазами. — Нет, ничего. Просто я понял, как трудно быть объективным свидетелем…

Стрижка была короткой — ровно подрезанные на затылке волосы, и чуть ниже…

— Так вы будете есть? — спросила Рина, еще раз заглянув в салон. Увидев выражение моего лица, она демонстративно закрыла дверь и загремела на кухне посудой.

— Есть проблема, — сказал Роман, — поинтереснее, чем противоречия в показаниях свидетеля Амнуэля. У жертвы, видишь ли, имеется алиби на момент смерти.

— У преступника, ты хочешь сказать…

— У жертвы, у этой Айши Ступник.

— Кто из нас плохо себя чувствует, ты или я?

— Оба, — сказал Роман. — Видишь ли, в тот момент, когда Айша Ступник выпила сок и начала дергаться в конвульсиях у тебя на глазах, Айша Ступник выступала по французской телепрограмме TV-5 на глазах у сотен тысяч зрителей.

— Так она умерла или нет?

— А как думаешь ты?

Я вспомнил накрытое пластиковой накидкой тело, лежавшее на трех креслах с откинутыми спинками.

— Умерла, — пробормотал я. — И ее вынесли из самолета на моих глазах…

— Сейчас Айша Ступник в морге больницы Тель-Ха-Шомер. И, кстати, чтобы ты знал: на ее теле действительно есть небольшое пятнышко, на котором запеклась капелька крови.

— Так я же…

— Но пятнышко это, — прервал меня Роман, — находится под ее левой лопаткой, вот, в чем штука. Или ты снимал с нее платье, чтобы посмотреть?

— Разве что взглядом, — пробормотал я.