Когда ум Валента не волновался страхом, а Валентиниана – яростью, пишет один историк, цари вели себя так, что заслужили название отцов своего отечества. Во всяком случае, во время их царствования ни образ поведения царей, ни дворцовые нравы никогда не вызывали краски стыда на лицах римских граждан[471].

Историки не преувеличили их славы – в условиях непрекращавшихся войн, когда последние средства государства шли на содержание армии, Валентиниан прилагал много усилий для блага подданных. Например, он законом запретил подкидывать новорожденных детей (обычная практика для развращенного города) и назначил по одному искусному медику на каждые 14 кварталов Рима. Не имея высокого образования, он тем не менее понимал все его выгоды и основал многие учебные заведения для юношества, содержащиеся за счет казны.

Интересны сведения об одной из таких школ, открытой в Константинополе, где преподавал 31 профессор по таким отраслям знания, как правоведение, риторика, грамматика, философия, а также готовились софисты и антикварии. Студенты набирались в эти учреждения всего лишь при наличии свидетельства о месте их рождения (по-видимому, для того, чтобы убедиться в их правоспособности как римских граждан), находились на государственном содержании и заканчивали обучение по достижении 20‑летнего возраста. Примечательно, что во время учебы им строго запрещалось посещать театры, увеселительные заведения и вообще тратить время впустую. Это – не университеты, где учились разбитные школяры Средневековья, это была школа воспитания государственной элиты и профессионального чиновничества.

Для обеспечения прав муниципалитетов Валентиниан ввел должности защитников городских интересов, которых назначали по выбору сами граждане. В целях облегчения финансового бремени оба царя отменили многие налоги, чем снискали расположение населения. В целом они очень внимательно следили за финансами, пресекая любые злоупотребления со стороны государственных чиновников[472].

В области свободы вероисповедания оба брата держались того же принципа по отношению к иноверцам, что и их царственные предшественники. Они оградили от произвола и мести излишне ригоричной толпы всех, кто готов был признать Христа, но отказывался поклоняться Ему. Из всех языческих вероисповеданий только колдуны и ворожеи были запрещены законом, а любители старинных обычаев беспрепятственно служили культы отеческим богам[473].

Оба христиане, братья тем не менее придерживались разных церковных партий, о чем дальше пойдет более подробное повествование. Но Валентиниан ни в чем не мирволил слабостям и нарушениям со стороны христиан, периодически демонстрируемым отдельными епископами и клириками. Так, в своем эдикте к Римскому папе Дамасу (366—384) он отмечал многочисленные неблаговидные проступки со стороны верующих и священства и запрещал иереям под страхом наказания посещать дома вдовиц и девиц. Вводился также запрет на личное получение священниками имущества по завещаниям; им предлагалось довольствоваться естественными правами наследования. Дело в том, что в то время было чрезвычайно модным со стороны богатых и еще не старых женщин делать соответствующие завещания при своей жизни, вследствие чего их духовники фактически откалывались от христианской общины и жили жизнью обеспеченных людей, не снимая при этом с себя духовного звания. Как бы ни был обиден этот эдикт, но его справедливость признавали и Римский папа, и св. Амвросий Медиоланский (340—397), и блаженный Иероним Стридонский (342—419) [474].

Царственные братья находились между собой в совершенном согласии, хотя младший, конечно, рассматривался Валентинианом только в качестве своего ближайшего помощника, а Валент и не претендовал на большее. Но обстоятельства внесли в эти планы кое-какие коррективы. После нескольких неудачных лет правления Юлиана и внезапной кончины Иовиана, когда западные границы остались почти без охраны, «словно по боевому сигналу труб», как пишет Марцеллин, «поднялись самые свирепые народы и стали переходить ближайшие к нам границы». Британия, Галлия, Африка, Фракия, обе Паннонии подверглись нападениям многочисленнейших орд варваров; в довершение всего персы совсем обнаглели и, не довольствуясь разгромом Армении, требовали себе все азиатские владения римлян, ссылаясь на смерть Иовиана, как очевидное основание для расторжения заключенного при нем мирного договора. В таких условиях Валентиниан уже не мог справиться с врагами во всех провинциях. Братья собрались в Медиане, где разделили между собой территории и войско, последний раз обнялись и отправились: Валентиниан в Медиолан, Валент – в Константинополь.

Как указывалось ранее, едва приняв власть в свои руки, Валентиниан внезапно и очень серьезно заболел; настолько серьезно, что две главные придворные партии старались оперативно подготовить почву для коронации своих ставленников. Галлы, состоявшие при особе императора, намечали в его преемники Рустика Юлиана – магистра императорской канцелярии рескриптов. Это был человек со звериными инстинктами жажды человеческой крови, как говорили о нем современники, старающийся скрыть свое естество мягкими манерами. Другая партия ратовала за Севера, магистра пехоты, который был более терпимым к чужим недостаткам.

К счастью, Валентиниан все же выздоровел и, не решаясь более ставить благосостояние Рима в зависимость от тех или иных событий, желая укрепить положение своей фамилии и Валента, о недостатках которого был прекрасно осведомлен, объявил августом, то есть соимператором, Грациана, своего 8‑летнего сына от первого брака с Северой. В связи же с тем, что Римская империя представляла, хотя бы и на бумаге, единое государство, юный август признавался полноправным владыкой и Запада, и Востока. Конечно, при условии, опять же, нигде не оговоренном письменно, что его дядя Валент полновесно и самостоятельно правил восточными провинциями. Теперь на правительственных документах совокупно значились имена всех трех царей.

Конечно, Валентиниан отдавал себе отчет в том, что данное событие может вызвать известные волнения и вообще вовсе не обречено на успех. Он заранее подготовил почву, предпринял определенные меры предосторожности и, прибыв к войскам, обратился к солдатам с речью, в которой объяснил им свое решение необходимостью обеспечения общественного спокойствия. Последние слова долгой речи императора были поглощены шумом рукоплесканий и одобрительными криками легионеров. Счастливый отец тут же надел на сына знаки императорской власти[475].

Между тем в Константинополе происходили волнующие события. Уже небезызвестный нам по предыдущему изложению военачальник Юлиана-Отступника Прокопий, проживавший до сих пор в Каппадокии в своем частном владении, испугался перемен во власти и, не дожидаясь вызова к императорам, решил скрыться. Еще Иовиан опасался его попыток захватить власть, сейчас это опасение разделили уже Валентиниан и Валент, и неспроста. На Прокопия не раз указывали как на возможного преемника Юлиана, и даже распускали слух, будто бы незадолго перед смертью в городе Карры Отступник возложил на него императорскую порфиру. Другие доказывали его причастность к семье св. Константина Великого как достаточное основание для воцарения Прокопия. Всего этого было достаточно, чтобы Валент принял решение пресечь опасность в зародыше. Но его враг оказался расторопнее.