Мало-помалу готы овладели морским делом и начали заниматься пиратством. Первый морской поход готов традиционно относят к 256 г., когда они попытались высадиться на восточном берегу Черного моря, но были отбиты с тяжелыми потерями близ города Фазис (ныне – Поти). Вслед за этим они штурмом овладели Трапезундом, захватив громадную добычу и почти не встретив сопротивления.

В другой раз, в 269 г., точкой нападения готов было избрано устье Днестра. Морская экспедиция поддерживалась сухопутными войсками, которые были вместе с женами и детьми. Варвары направились к Афонскому полуострову, но были разбиты императором Клавдием II Готским (268—270) в верхней Мезии в 270 г.; погибло около 50 тысяч готов. Однако уже в следующем, 271 г. император Аврелиан (270—275), отдавая себе отчет в полной безнадежности борьбы с готами, отдал им Дакию, переставшую быть римской провинцией. После этого почти 100 лет готы жили в относительном мире с Римом, лишь иногда беспокоя приграничные районы своими набегами[454].

В это же время произошло большое нападение союза германских племен певкинов, грейтунгов, австронгов, тервингов, визов, герулов и гепидов на земли в устье Истры. Более 500 варварских судов в 267 г. направились к Боспору Фракийскому, но потерпели поражение от римлян. Затем потерпел поражение и флот варваров, но они все же продвинулись на Север через Беотию, Эпир и Македонию. Наконец, разбили и их. А в 269 г. новая коалиция племен вторглась в римские земли и произвела опустошение. Поход начался от Днестра через Мезию. Варвары попытались взять штурмом Томы и Маркианополь и даже произвели нападение на маленький Византий – будущий Константинополь. Но в конце концов разгромили и их. Вообще, 270 г. стал пиком успеха римлян в войнах с варварами-германцами, хотя уже в 275 г. Рим потерял Дакию, захваченную германцами[455].

Как известно, готы не имели своего государства и единого правителя; так, в отдельные периоды времени они насчитывали до 4 королей одновременно. Даже в конце IV в. у них сохраняется многоначалие – короли Фритигерн (370—380), Атанарих (363—381) и правитель самостоятельного племени Германрих (370—375)[456].

После начала смертоносного гуннского нашествия остготы попытались организовать сопротивление, но битва, данная захватчикам в 370 г., закончилась для них катастрофически: они были разбиты, король Эрменрих (или Эрманарих) – (350—375) в отчаянии покончил с собой, а его преемник Витимир (375—376) вскоре погиб от гуннского оружия. После этого победоносные гуннские орды распространились по территории нынешней Украины и отбросили деморализованных готов за Днепр[457]. Некоторая часть остготов предпочла сдаться на милость гуннов, остальные, ведомые юным королем Видерихом, оказали гуннам серьезное сопротивление на берегах Днестра. Вестготы также разделились: часть во главе с Атанарихом вернулась из Трансильвании на плоскогорье.

Когда гунны подошли к новым границам владений Атанариха, тот попытался вывести против них войско во главе со своими полководцами Мундерихом, Алатеем и Сафрахом. Но хитрым маневром кочевники обошли передовые отряды и внезапно напали на основные силы остготов. Потрясенные поражением, готы попытались еще спасти положение, срочно сооружая защитные укрепления между Дунаем и Прутом; единственное, что спасло их от немедленного и тотального уничтожения, – это то, что гунны были очень обременены добычей и медленно продвигались по направлению к ним. Готы были охвачены паникой и толпами оставляли своего вождя Атанариха. Они устремились к Дунаю под защиту римских крепостей и гарнизонов, на плодородные земли Фракии[458].

Другая часть – вестготы Фритигерна также попросили разрешения у императора Констанция поселиться в Империи, и царь сделал этот роковой шаг, разрешив им разместиться на территории провинции Вторая Мезия (нынешняя Восточная Болгария). Таким образом, на границах Римской империи постепенно стали собираться неисчислимые толпы готов, выдавливаемые гуннскими ордами в римские владения.

Таковыми в общих чертах были новые враги Рима, с которыми пришлось считаться на протяжении следующего столетия и которые вскоре коренным образом изменят портрет Империи и сам ход истории человеческой цивилизации.

Конец царственной династии святого императора Константина ознаменовался возвратом от единоначалия к многоцарствию, когда вновь власть в Римском государстве хотя бы и номинально оказалась разделенной между несколькими государями. Вообще, эта «эпоха четырех императоров» чрезвычайно интересна. По одному справедливому замечанию, в некоторые времена история народов представляет удивительное зрелище. «Она или воспроизводит – то в ослабленном, то в преувеличенном виде – черты прежних событий или исчезнувших личностей. Или представляет как бы неопределенные очертания новых обстоятельств и будущих героев. Кажется, что так именно было в те царствования, которые следовали за Юлиановым. Валентиниан имеет некоторое подобие Константина, Валент повторяет в преувеличенном виде промахи Констанция, Грациан предвещает Феодосия и подготавливает ту перемену, которая произойдет при том последнем государе в отношениях государства к двум соперничавшим религиям»[459]. Впрочем, читателю предоставляется возможность самому убедиться в справедливости этого тезиса или опровергнуть его.

После неожиданной смерти Иовиана Римская империя на 10 дней оставалась без императора. Армия и двор расположились в Никее, где на очередном военном совете вновь решался вопрос о преемнике. Малютку Варрона, сына Иовиана, никто, конечно, не рассматривал в этом качестве: Римской империи был нужен полководец и государственный муж, способный поставить ее с коленей на ноги. Как говорят, ему даже кто-то выколол один глаз, чтобы юный ребенок не мог претендовать на власть. Дальнейшая судьба Варрона неизвестна, за исключением того, что через 20 лет судьба кратко сведет его со свт. Иоанном Златоустом.

Поэтому рассматривались иные кандидатуры. Вначале предложили на царство некоего Эквиция, трибуна первой схолы скутариев (первого взвода телохранителей), но она была отвергнута большинством собрания. Затем была отклонена фигура родственника покойного царя Януария, провиантмейстера, поскольку тот находился очень далеко от ставки и не мог прибыть на совет.