– Мои вопросы будут носить строго конфиденциальный характер, и я попрошу вас сохранить наш разговор в тайне.

– Я всю свою жизнь проработала в частных домах, принадлежащих высокопоставленным семьям. Никто не стал бы меня нанимать, если бы я не умела хранить секреты.

– В одной из этих семей был сын по имени Найлз Ренквист.

Брови Гейбл взлетели вверх: это был первый проявленный ею признак оживления.

– Если вы прибыли сюда из самого Нью-Йорка только для того, чтобы спросить о Ренквистах, вы даром теряете время – мое и свое собственное. Мое время мне дорого.

– Настолько дорого, надеюсь, что вы не захотите, чтобы вас повесткой вызвали в Нью-Йорк для официального допроса.

Это была пустая угроза. Никакой судья не выдал бы ей ордер, позволяющий тащить гражданское лицо через границы трех штатов на основании тех мизерных данных, что ей удалось собрать. Но сама мысль о хлопотах и неудобствах часто заставляла строптивых свидетелей идти на уступки.

– Я не верю, что вы можете доставить меня в Нью-Йорк, как обычную преступницу. – Гейбл настолько оживилась, что даже ее щеки слегка порозовели. – Не сомневаюсь, что мой адвокат смог бы воспрепятствовать такому произволу.

– Возможно. Что ж, давайте, свяжитесь с ним, если вам времени не жалко, не говоря уж о расходах. Посмотрим, чья возьмет.

– Мне не нравятся ваши манеры и все ваше поведение. Сложенные на коленях руки Гейбл сжались так, что костяшки побелели.

«Она щиплется», – сказала себе Ева. Теперь она не сомневалась в диагнозе.

– Я часто слышу подобные жалобы. В убийстве есть нечто такое, что меня страшно раздражает. Вы можете поговорить с нами здесь и сейчас, мисс Гейбл, в стенах вашего собственного дома, которые, как известно, помогают. Если нет, мы можем запустить бюрократическую процедуру. Выбор за вами.

Гейбл умела напустить на себя устрашающий вид. Взгляд у нее был жуткий: ледяной и немигающий. Но против полицейского с одиннадцатилетним стажем она была слаба.

– Хорошо. Задавайте ваши вопросы. Я скажу лишь то, что сочту должным.

– Найлз Ренквист когда-нибудь проявлял склонность к насилию или неадекватное поведение?

– Безусловно, нет. – Она даже фыркнула, отгоняя столь нелепую мысль. – Он был хорошо воспитанным молодым человеком из хорошей семьи. Я полагаю, его нынешнее положение лишь подтверждает мои слова.

– Он поддерживает связь с вами?

– Я получаю цветы в день рождения и открытку на Рождество, как и положено.

– Итак, между вами сохранились самые теплые дружеские отношения.

– Теплые? – Лицо Гейбл сморщилось, как будто она учуяла неприятный запах. – Дружеские? Я не нуждаюсь в тепле и не жду дружбы от кого-либо из моих бывших воспитанников, лейтенант Даллас, как вы вряд ли ждали бы чего-то подобного от своих подчиненных.

– Чего же вы ждете от них? Вернее, чего вы от них ожидали?

– Послушания, уважения, организованного, дисциплинированного поведения.

Это напоминало скорее казарму, а не детскую, но Ева кивнула.

– И все это вы получили, когда воспитывали Ренквиста?

– Разумеется.

– Вы применяли телесные наказания?

– Когда это было необходимо. Мои методы, сослужившие мне и моим воспитанникам хорошую службу, заключались в том, чтобы применяемые дисциплинарные меры были адекватны личности ребенка и имевшему место нарушению.

– Не припомните ли вы, какие именно дисциплинарные меры в наибольшей степени подходили Ренквисту?

– Лучше всего он реагировал на лишение привилегий. Лишение отдыха, развлечений, общества, уединение и так далее. Он обычно начинал протестовать или дуться, когда его наказывали, но в конце концов подчинялся. Как и все мои воспитанники, он очень скоро понял, что недопустимое поведение влечет определенные последствия.

– У него были друзья?

– У него был должным образом отобранный круг знакомых и товарищей по играм.

– Отобранный кем?

– Мной или его родителями.

– А каковы были его отношения с родителями?

– Какими им и следовало быть. Не понимаю, куда ведут все эти вопросы.

– Я почти закончила. У него были домашние питомцы?

– Насколько я припоминаю, в доме держали собаку. Какого-то миниатюрного терьера. К ней была особенно привязана Сара, младшая сестра Найлза. Она была безутешна, когда собачка сбежала из дома.

– Сколько лет было Ренквисту, когда собачка сбежала из дома?

– Десять или двенадцать, насколько мне помнится.

– А как насчет Сары, сестры Ренквиста? Что вы можете сказать о ней?

– Она была образцовой воспитанницей. Благовоспитанной, тихой, с хорошими манерами. Несколько неуклюжей и склонной к ночным кошмарам, но в остальном послушной и добронравной.

– В чем проявлялась неуклюжесть?

– Она прошла через определенную стадию: спотыкалась, падала, натыкалась на предметы и получила более чем достаточную порцию синяков и шишек. По моей рекомендации супруги Ренквист обратились к врачу и проверили ее зрение, но оно было признано безупречным. Все дело было просто в отсутствии координации и несколько нервной натуре. Потом она переросла эту стадию.

– Вы не могли бы сказать, когда именно она переросла эту стадию?

– Примерно в двенадцатилетнем возрасте. Она стала грациозной в том самом возрасте, когда многие девочки утрачивают грациозность. Созревание – трудный период, но Сара в это время расцвела.

– И как раз в тот период, когда Сара обрела грацию и перестала набивать себе синяки и шишки, ее брат уехал учиться в Итон. Это было примерно в то же время?

– Пожалуй, да. Несомненно, когда у меня появилась возможность безраздельно посвящать ей все свое время и внимание, это помогло ей обрести уравновешенность и уверенность в себе. А теперь, если это все…

– Еще только один вопрос. Не вспомните ли вы случаев, когда в других семьях по соседству пропадали домашние животные, пока вы служили у Ренквистов?

– Чужие домашние животные – это не моя забота. Нет, я ничего не помню.

– Ты понял, к чему я клоню? – просила Ева, когда они с Рорком вновь оказались на тротуаре.

– Вполне. Ты хочешь выяснить, присутствовала ли в детстве Ренквиста деспотичная женщина, обращавшаяся с ним жестоко. Вымещал ли он в свою очередь злость на своей младшей сестре. Увлекался ли он – как это часто бывает с серийными убийцами и насильниками – истязанием и убийством домашних животных.

– Это хрестоматийно, – согласилась Ева. – И что смешнее всего – она не врубилась. Это подсказывает мне, что она либо ничего вокруг не замечает, либо что-то скрывает. А может быть, тот факт, что она способствовала воспитанию психопата, просто не помещается в ее булавочной головке.