Он захрапел.

И она поняла, что он потерял сознание.

Алексей пролежал в больнице неделю. Ему были сделаны все необходимые анализы, исследования, консультации. Но он еще до всех этих консультаций вдруг ощутил себя прежним человеком. Алена привезла его домой, он с аппетитом поел. Прошелся по квартире.

– Пап, ты в порядке? – спросил его Антон, по случаю выписки отца вернувшийся пораньше.

– В порядке.

На столе у Антона лежал револьвер. Алексей взял его в руку. Тот самый. Как он мог забыть, что сам покупал его во время какой-то поездки за границу. Игрушка, сувенир, сделанный в натуральную величину. И недешево, кстати сказать, стоил.

С тех пор Фомин больше не видел во сне Наташу. Напрягшись и извернувшись, он сумел-таки сохранить свой салон и открыть дополнительно два новых филиала. Он совершенно расплатился с долгами, и бизнес его все более процветает. Дело – настоящая его страсть. Алексей уходит на работу очень рано, когда жена еще спит, и возвращается поздно. Алена, естественно, занимается домом. Антон поступил в университет. К даче пристроили бассейн и оранжерею. А если вдруг в толпе Алексею мерещится силуэт стройной женщины с темными волосами и в синем костюме, он лениво трясет головой и, быстро моргая, тянет в рот сигарету. Он начал курить.

А автомобиль у него теперь другой. Черный, как жук, просторный и мощный «Сааб».

Из роддома Катю забирал Вячеслав Серов. На шестом месяце беременности она с мужем разъехалась, то есть каждый из них вернулся к себе домой. Вячеслав Сергеевич по этому поводу был доволен, так как видеть не мог, как зять бессердечно поступает с Катей. Теперь уж Вячеславу Сергеевичу пришлось выступать в роли тестя.

Катя расстраивалась так, что было невозможно смотреть. Серов положил ее в роддом пораньше, беспокоился, как бы чего не случилось с ребенком. К счастью, мальчик родился в срок, с весом три шестьсот и закричал на весь родильный зал. Назвали его Митей.

Серов над ним трясся ужасно. Катю заставлял все делать по науке. Настоял, чтобы она кормила его ровно до года. Сам ездил в ее институт оформлять ей академический отпуск. Из их бывшей с Наташей спальни он сделал детскую, а спать стал в ее кабинете.

Он крутился волчком. Зарабатывал деньги, по утрам бегал на молочную кухню, не мог равнодушно пройти мимо магазина для мам и малышей. Как ни странно, но ему нравились эти хлопоты. После работы он быстро теперь ехал домой – все боялся за Митю и Кате не совсем доверял. Он с ревностью относился к участковому педиатру и перепроверял все ее назначения по рецептурному справочнику. А когда Митя в первый раз ему улыбнулся и щупал пальчиком его нос, Вячеслав Сергеевич запросто отдал бы за него жизнь.

Часто он ждал, пока Катя уйдет в магазин, и брал Митю к себе в кабинет. Он клал его на диван. Становился перед ним на колени и прижимался лицом к маленьким розовым пяткам. Если тот случайно касался своей головенкой его лица, Вячеслав Сергеевич замирал и осторожно вдыхал запах шелковистых волос, молока и еще чего-то непередаваемо детского, исходящего от всех детей, и не мог нанюхаться. Временами он даже пугался той благоговейной нежности, которую испытывал к этому существу.

Катя понемножку отошла от всех потрясений и начала жить. Однажды вечером она сидела в детской, а годовалого Митьку держала на коленях. Он тянулся за лакомством, зажатым в ее руке, и она тихонько его поддразнивала. Митька терпел, терпел и обиделся. Он скорчил уморительно-забавную рожицу и отчаянно заревел. На громкий крик выскочил из кухни Серов. Он думал сначала, что Митька упал.

– Катя, что с ним? – Серов мгновенно вспомнил о возможности смертельных последствий и бросился к малышу. Митька орал как резаный.

– Господи, он же кричит! Значит, жив! – опомнился Серов. Он взял его у Кати и стал, качая, носить по комнате.

Митька быстро успокоился, но огромные слезы крупными каплями еще ползли по его щекам.

– Как вы меня напугали!

– Ничего, все пройдет! – Катя взяла сына назад, усадила в подушки. Серов вдруг увидел, что перед ним не прежняя девчонка, а взрослая женщина.

– Посиди со мной, папа, ты ведь устал. И тебе, наверное, скучно. С работы домой, а утром опять на работу… – У Кати у самой был неважный вид.

Он сел рядом с ней и погладил по волосам, как маленькую.

– Ничего, моя девочка, все образуется…

Катя не ответила на улыбку.

– Ты прости меня, – вдруг сказала она, – Митька чуть подрастет, я не буду занимать все твое время… Ты ведь привык жить не так…

Он насторожился:

– Ты, Катя, о чем?

Она продолжала:

– Я бы хотела заменить тебе маму, но, видимо, не могу.

– Катя, ты что?

– Если бы ты знал, папа, как я тебя ревновала!

Он испугался:

– Когда?

– Когда была маленькой. Я очень хотела вывести маму из себя.

– Катя, ты будешь изучать историю и психоанализ и поймешь, что это очень характерно для девочек.

– Может быть. Но теперь, когда мамы нет… В общем, мне стыдно, что я была такая дура.

– Это у тебя было бессознательно.

– Все равно… А ты знал моего настоящего отца?

– Нет. Если хочешь, можем его разыскать.

– Нет, не хочу. – Она заплакала. – В общем, я теперь сирота, а Митька – безотцовщина.

– Да ладно тебе.

Она вытерла слезы.

– Пап, а почему у вас с мамой не было детей?

Он решил ответить, ничего не скрывая:

– Сначала было не до того, надо было устраивать жизнь, мама должна была работать. А потом уже не хотел я. Боялся, наверное, что, привязавшись к ребенку, окончательно потеряю свободу.

Катя крепче прижала Митьку к груди. Серов заметил, что ямочки на щеках у нее остались, несмотря на то что она сильно похудела. «Как у бабушки, – подумал он. – А у Наташи лицо было гладкое, как перламутровая раковина».

Катя сказала:

– Я никогда не буду заниматься наукой!

Он удивился:

– Почему?

– Наука разобщает людей! Маме никогда ничего не было интересно, кроме ее работы! Ей даже было неинтересно с тобой! И со мной тоже неинтересно. Но я ее все равно люблю!

– Не надо так, Катя!

– Она не видела, как рушится наша семья. А я видела, я замечала…

– Катя, молчи. Нельзя!

– Нет, можно. Я даже из дома ушла из-за вас с мамой. Мне казалось, что, когда вы в квартире, в ней бушует молчаливая гроза.

– Я изменял маме, Катя. Она это знала.

– Я тоже знала, я ведь не дурочка. Но виновата была она. Ей не надо было выходить замуж вообще. Она всегда была сама по себе! А ведь это эгоизм, правда, папа?