Даниле Рукавкину да и всем сидящим в магистрате памятны были теперь уже столь давние события, которые аукнулись в 1763 году в далекой Польше, а откликнулись скорбным эхом здесь, в Самаре: с 15 марта по конец года, тому уж десять лет, через город следовали одиночно и партиями в Сибирь, в Нерчинские рудники, ссыльные поляки, участники восстания за независимость своей страны. Им в Самаре выдавали кормовых в день по одной копейке на душу, мыли в банях, а когда выявилось, что одна партия умыслила бежать из-под стражи, то спешным порядком заказали для строптивых кандалы. Иван Григорьев и выковал тогда три пары ручных да четыре пары ножных кандалов, получив за работу один рубль и шестьдесят пять копеек. Иван Антоньев изготовил две пары кандалов и получил от комендантской канцелярии пятьдесят копеек. Самарские ребятишки долго после тех дней бегали за кузнецами и кричали в спины, вопрошая, куда кузнецы закопали «иудины сребреники»…

Окрик Ивана Халевина, угомонив горячие головы, заставил вспомнить не только о делах десятилетней давности, но и вернул к заботам дня сегодняшнего.

– Послание к нам пришло от самарского коменданта, слушайте. – И бургомистр поднес к прищуренным глазам промеморию, неспешно зачитал ее, чтобы до всех купцов и цеховых дошло требование капитана Балахонцева – не мешкая и дня, снарядить от магистрата пятьдесят человек пеших и десять конных с оружием к защите города на случай нечаянного наезда разбойников от Емельки Пугачева.

Иван Халевин небрежно, криво согнул промеморию и пришлепнул ее к столу широкой пухлой ладонью, набычил голову и из-под бровей оглядел купцов и цеховых. Минуту дал на раздумье, затем спросил:

– Ну так что мы ему в ответ пропишем, именитые самарцы?

Спросил всех, а взгляд задержал на Даниле Рукавкине, долгий, пытливый.

«Да он что, колдун пучеглазый, мысли мои читает?» – удивился Данила и от этого неприятного ощущения завозился на скрипучей лавке. Услышав вопрос Халевина, Данила с усмешкой про себя подумал, что весьма хитро ведет дело этот бургомистр: не спрашивает у магистратских командиров, кого снаряжать к обороне города, а «что пропишем» коменданту на его промеморию?

– Стало быть, уважаемый Иван Кондратьевич пребывает в прискорбной печали? – медленно, раздумывая о прочитанном, проговорил Илья Бундов. – Солдатушек у него весьма мало, а казаков Вольских да саратовских и того меньше…

Тимофей Чабаев перебил купеческого старосту резким выкриком:

– Так что ж он мешкает, унеси его буйным ветром! – При этих словах многие магистратские засмеялись, хорошо зная присказку капитана Балахонцева. – То в его власти – запросить высшее начальство прислать к защищению города воинскую команду. Сам отдал покойному ныне Чернышеву лучших солдат, а где они теперь? Глядишь, еще от их рук и будет повешен на воротах наш комендант со своими офицерами. Вспомнят им зуботычины и муштру!

Дмитрий Уключинов завозился, затеребил темную курчавую бородку, раскосыми глазами поглядывал на соседей, как те поведут себя. Сказал, поразмыслив вслух:

– А ну как и наши теперешние защитники-солдатики переметнутся к бунтовщикам? Им терять нечего. Кому бы ни служить, лишь бы жалованье шло! Нам куда опаснее за ружья хвататься…

– Вот-вот, – тут же подхватил осторожный Михайла Таганцев. – Тот самозваный царь наших солдат да казаков к себе в войско впишет и наградой не обидит. А нас, похватав с ружьями, повелит в устрашение иным на мерзлых деревьях развесить… Свят-свят, не накаркать бы себе! Ох, купцы, думать надобно крепко, ох и думать надо… Голова-то у каждого одна, в лавке другую не купишь!

Иван Халевин опустил взгляд на стол, толстым указательным пальцем повозил комендантскую промеморию туда-сюда, словно бы отыскивал в досках щель, чтобы запихнуть в нее это послание. Сказал, ни на кого не глядя, словно бы себе:

– Но и ответствовать как-то надобно. Не поможем хоть малой силой начальнику, и нам неприятности от матушки-государыни будут, за нерадение взыщет куда как строго.

– Это так, бургомистр, непременно взыщет… Снимут спрос вместе со шкурой, ежели не потрафим коменданту, – качнул бородой Илья Бундов.

– Не станет комендант оборонять Самару, унесется со своим буйным ветром! – вновь загорячился Тимофей Чабаев. – На земляной фортеции дела идут из рук вон плохо. Срубовые укрытия под пушки разобраны, а не заменены новыми. Ходит по городу это страшилище в киргизских одеждах, токмо баб да девок пугает, а усердия в работе не видно. Так что и пушки невесть когда поставят. А без пушек Балахонцеву города не оборонить при такой слабой команде.

Алексей Чумаков обычно в магистратские дела не встревал, но здесь подал свое слово:

– Капитану Балахонцеву нет резона висеть на воротах, ежели к городу бунтовщики подступят большим войском. Он уйдет, а нам своими боками отдуваться, – сказал, посмотрел на усмехнувшегося бургомистра и умолк, притулившись около купеческого старосты Бундова, словно под боком у отца родного.

И Бундов высказал, что думал:

– Балахонцев пришел к нам в соляное комиссарство нагим, на одно жалованье, нагим и сбежит, коль запахнет жареным волком. Кинет в солдатский ранец родительское благословение – икону да исподнее белье – и был таков! А у нас годами и поколениями нажитое, в одну охапку не возьмешь…

– Вот-вот, – тут же поддакнул Бундову Иван Халевин, озабоченно пощипывая бороду. – Придут воинские люди объявившегося государя, пограбят людей с достатком, то бишь помещиков да отставных офицеров. Да и нас, купцов и цеховых, могут пустить на все четыре ветра! А то и на глаголях повесят за супротивление. Тако думаю, магистратские: нам спешить с этим делом не следует, лихо и у нас на носу висит. Вот ежели какая сильная воинская команда подоспеет к Самаре, тогда и мы с великой охотой вооружимся ей в подмогу и окажем свое посильное содействие.

Дмитрий Уключинов серьезно, на него даже и не похоже было, подытожил магистратские размышления:

– Тогда, бургомистр, тако и отпиши господину капитану, что, дескать, по постоянной нашей занятости в обозах при проходящих воинских командах, при ямщицкой гоньбе да по малолюдству выходит так, раскинули мы тут мыслями про меж себя и порешили: на нас особливо не рассчитывай, проси скорого сикурсу от воинского начальства из Симбирска иль из Сызрани от воеводы Иванова. А у нас в регулярную стражу к рогаткам ставить-то и некого – старые да малые. Годится такое суждение?

Магистратские переглянулись, согласно поддакнули Уключинову, а Иван Халевин тут же позвал к столу Семена Синицына.

Горбатенький писчик проворно влез на лавку, вынул из стола несколько листов белой бумаги и склонил голову, готовый под диктовку бургомистра начерно писать ответную промеморию самарскому коменданту.

* * *

– Хитер наш бургомистр, – пробормотал Тимофей Чабаев, тяжело вышагивая рядом с легким на ногу Данилой Рукавкиным. – Вона как удумал отвертеться от снаряжения людей к обороне города – дескать, и снарядил бы, да некого, все в разгоне.