«Есенина больше нет; осталась его поэзия, и только о его поэзии можно говорить. Но и о поэзии его… мы не можем и не должны говорить с художественной стороны…

Вся жизнь, все творчество Есенина есть «творческий разлад». И вместо того чтобы бороться с этим «разладом» в самом себе, чтобы постараться изгнать его и поселить в себе бодрость, ты томно усаживаешься в полутемной комнате и начинаешь перечитывать стихи Есенина. Вот почему мы и боремся с Есениным, что он поселяет, поддерживает пессимизм, «внутренний разлад» с самим собой в среде нашей молодежи. Мне очень жаль, что ты, комсомолка, член боевой организации молодежи, еще до сих пор находишься под влиянием есенинщины и не стараешься понять, почему мы против него».

Эти и подобные выступления в сборнике поразили Коненкова желчностью оценок творчества поэта после его трагической кончины.

«Получается, и я для них в России умер, потому что рисовал и ваял не так, как они хотели. А что они хотели, эти далекие от творчества люди? Завистники — и только, — размышлял Коненков. — Но я не умер, я творю и буду еще долго радовать настоящих ценителей моего труда».

* * *

Когда внешняя разведка добыла данные о том, что в Германии, США и Великобритании созданы группы теоретиков и практиков, решающих задачу возможности создания нового типа оружия, в частности атомной бомбы, и эти материалы легли на стол Верховному, Сталин задумался и ревниво подумал: «А почему мы отстаем? Ведь наши ученые не хуже в теоретической подготовке, чем западные!»

И он решил поговорить с умниками начистоту. Вызвал Берию и поручил ему подготовить специальное заседание ГКО по вопросу создания в СССР атомной бомбы.

— Пригласите ученых-физиков. Разведчики сделали уже больше, чем высоколобые. Пора форсировать этот вопрос вместе, а то опоздаем.

В кабинет Сталина в октябре 1942 года были приглашены ученые А. Ф. Иоффе, Н. Н. Семенов, В. Г. Хлопин, П. Л. Капица и И. В. Курчатов.

Первым взял слово Иоффе:

— Мы знаем, что проблема атомной бомбы решаема в скором будущем. Но мы стоим перед весьма сложной и трудновыполнимой научно-технической задачей.

— Какой? — насторожился Сталин и внимательно посмотрел на академика, сказавшего сермяжную правду.

— Полыхает война. Например, в Англии к урановым исследованиям привлечены крупные ученые всего мира. Британцы располагают мощными научными базами — лабораториями, центрами, институтами. У нас их нет — они эвакуированы вглубь страны и разбросаны по всей территории Союза. Отсутствует научная концентрация, что очень важно в исследовательской работе такого масштаба.

— По вашей логике, мы должны сдаться на милость обстоятельствам? — повысил тон хозяин кабинета. — Конечно, легче было бы, если бы не было войны. Но такова реальность, и она не должна тормозить задачу по созданию отечественного атомного оружия. Да, для этого потребуется затянуть пояса, пойти на дополнительные затраты, собрать в единый узел научный потенциал. Большую помощь в этом деле могут оказать положительно зарекомендовавшие себя «шарашки». — Он бросил взгляд на Лаврентия Павловича, сидевшего по правую руку. — Главное, найти Кулибиных и организовать их работу. Теперь от вас, как главных генераторов науки, напрямую связанной с физическими явлениями, я хотел бы узнать, сколько времени потребуется для создания такого оружия?

— Для доведения этого проекта до логического конца при том, что мы имеем сегодня, потребуется лет десять, — ответил Иоффе.

Сталин нахмурился и с некоторым раздражением заметил:

— Нет, товарищи ученые, у нас нет времени на такую раскачку. Мы и так отстали от Запада. Недостаток научной информации вам подкинет наша разведка, а сейчас я хотел бы знать, кто мог бы возглавить эту работу. Нужен крупный ученый — физик, академик и прекрасный организатор. — Задержав несколько мысль, он обвел собравшихся острым взглядом и остановился на сидящем рядом с Берией ученом. — Думается, товарищ Иоффе справится с этой задачей.

— Товарищ Сталин, я снимаю свою кандидатуру — возраст, здоровье… Предлагаю вместо себя Игоря Васильевича Курчатова.

— Я такого академика не знаю, — набычился Сталин.

Предложили Петра Леонидовича Капицу. Но тот согласился при практически невыполнимых условиях: пригласить из Англии некоторых физиков-ядерщиков, инженеров и квалифицированных рабочих.

— Ваши условия нереальны…

Иоффе снова предложил Курчатова — начальника лаборатории, в которой было открыто явление распада атомов урана.

— Ладно, я согласен, только для веса вы сначала дайте ему звание академика.

— За этим дело не станет.

— Курчатов здесь? — спросил Сталин.

— Да, он с нами, товарищ Сталин, — ответил Иоффе.

— Где он? Покажите его.

За дальним концом стола не вскочил, а с достоинством поднялся высокий, плотного телосложения мужчина с черной бородой.

Сталин посмотрел на него оценивающим взглядом и промолвил:

— Мы утверждаем вас, товарищ Курчатов, руководителем проекта. Персонально подбирайте коллектив. Не стесняйтесь, просите все, что нужно для эффективной работы. В отдельной записке укажите, какие научные сведения вам хотелось бы получить из-за рубежа.

— Разве это возможно? — Курчатов непонимающе взглянул на Сталина. — Все исследования по этой проблематике там засекречены. В последнее время исчезли со страниц газет и журналов даже научно-популярные статьи на эту тематику. Такую конспирацию мои коллеги по лаборатории давно заметили.

— Это не ваша забота, товарищ Курчатов. У нас есть специалисты высокого уровня, способные вам помочь в деле дополнительного получения научной информации.

Сталин снова перевел взгляд на Берию, который тут же в знак согласия закивал головой.

После совещания маховик проекта стал раскручиваться все быстрее и быстрее. Уже в феврале 1943 года было подписано распоряжение по Академии наук СССР о формировании лаборатории № 2 под руководством И. В. Курчатова, где и начали вести работу по созданию нового вида оружия — атомной бомбы.

По линии ГКО, партии и правительства СССР общее руководство над проектом было поручено Л. П. Берии, человеку с большими организаторскими способностями, который справился с заданием.

Берия — дитя своего времени. Едва ли найдется в советской истории другой персонаж, оболганный так, как был оболган нарком. Этого выдающегося государственного деятеля, как писала Елена Прудникова в журнале «Загадки истории» (2013. № 20), хрущевские пиарщики изобразили тупым жлобом и сексуальным маньяком. Впрочем, у человека, занявшего его место в Кремле, не было другого выхода. Если бы Хрущев не представил своего предшественника исчадием ада, ему пришлось бы слишком за многое ответить. В том числе и за кровавые акции, связанные с репрессиями, которые полностью перекладывались на Берию.

Но это уже другая история…