– Вот уже некоторое время он напоминает мне современные Содом и Гоморру.

– И что же мы будем с этим делать?

– Я ещё не решил, – мрачно ответил преподобный Хейл.

– А я решила, – твердо произнесла Иеруша. И когда уже наступила ночь, она твердой походкой направилась во дворец к Маламе, где на прекрасном гавайском языке заявила:

– Алии Нуи, мы должны остановить девушек и запретить им плавать на китобойные суда.

– Зачем? – изумилась Малама. – Девушки поступают так потому, что им это нравится. Никакого вреда от этого не происходит.

– Но Илики – добропорядочная девушка, – продолжала настаивать на своем Иеруша.

– А что это такое? – поинтересовалась Малама.

– Это такая девушка, которая никогда не плавает на корабли к матросам, – просто объяснила миссис Хейл.

– Мне кажется, что вы, миссионеры, задались целью прекратить на острове всякие развлечения, – нахмурилась Малама.

– Для Илики это совсем не развлечение, – продолжала отстаивать свою точку зрения Иеруша. – Она играет со смертью.

И Маламе было хорошо известно, что это – чистая правда.

– Но она и раньше всегда плавала на суда, – с грустью на помнила Алии Нуи.

– У Илики есть бессмертная душа, – твердо произнесла Иеруша. – Такая же, как и у нас с вами.

– Ты хочешь сказать, что Илики, дочка Пупали, совсем такая же, как ты или я?

– Правильно. Именно такая же, как вы и я.

– Я не могу в это поверить, – призналась Малама. – Она же всегда плавала на корабли.

– Теперь наша задача – прекратить это и остановить де вушку. Как и всех прочих.

В ту ночь Малама не стала ничего предпринимать, но уже на следующий день она собрала у себя всех алии, находившихся на острове рядом с её дворцом, и тогда преподобный Хейл и миссис Хейл смогли подробно изложить все свои аргументы. Иеруша взмолилась:

– Вы можете судить о том, насколько город хороший, если посмотрите на то, как он умеет оберегать своих детей и молоденьких девушек. Хорошего алии отличает его способность защищать женщин. Вас же я не могу назвать хорошими, по скольку все вы позволяете собственным дочерям уплывать на китобойные суда. В Лондоне хороший алии сделал бы все, чтобы остановить это. В Бостоне тоже.

Келоло все же решил поспорить с этими доводами и заявил:

– Кекау-ике-а-оле плавал на китобойном судне. Ему приходилось бывать и в Лондоне, и в Бостоне, и он сам рассказы вал мне, что в этих городах существуют специальные дома, в которых полным-полно таких девушек. И везде, куда бы он ни плавал, в каждом большом порту есть такие дома.

– Однако во всех городах все хорошие алии стремятся контролировать этот порок и борются с ним, – с горечью воскликнула Иеруша.

Однако самый сокрушительный удар нанес, разумеется, сам Эбнер.

– А вы знаете, что происходит дальше, пока вы, алии Лахайны, позволяете вашим девушкам и дальше заниматься развратом таким образом? – зловеще вопросил он.

– Что же происходит? – встревожилась Малама, по скольку она полностью доверяла этому человеку.

– Когда суда возвращаются домой, вся команда начинает насмехаться над Гавайскими островами.

Наступила тяжелая пауза, пока все присутствующие переваривали это омерзительное обвинение. Алии Гавайев были людьми гордыми, и их особенно тревожило то, что о них думают и говорят в мире. Наконец, Малама осторожно спросила:

– А разрешили бы алии Бостона своим девушкам плавать на гавайские корабли?

– Конечно, нет! – отрезал Келоло. – Там же вода очень холодная.

Однако при этих словах никто не засмеялся, поскольку замечание показалось уместным, а Эбнер тут же добавил:

– Келоло прав. Вода в Бостоне совсем не такая теплая и приятная, как здесь. Но даже если бы она и была такой же, ни одной девушке не было бы разрешено плыть на гавайский корабль. И алии Бостона стало бы очень стыдно, если бы такое когда-нибудь все же произошло.

И снова негромко заговорила Малама:

– Значит, ты полагаешь, что матросы смеются над нами, Макуа Хейл?

– Я это знаю, а потому так уверен. Вы помните китобойное судно под названием "Карфагенянин" ? Оно не так давно останавливалось в вашем порту. Я сам был на его борту и слышал, как все матросы дружно высмеивали Гонолулу.

– Ах, да, но ведь Гонолулу считается очень порочным городом, – кивнула Малама. – Именно поэтому я и не согласилась жить там. И по той же причине столицей продолжает оставаться Лахайна. Таково желание и воля короля.

– Над Лахайной они тоже смеялись, – тут же добавил миссионер.

– Это очень плохо, – нахмурилась Алии Нуи. Немного подумав, она заговорила: – Что же нам следует предпринять?

– Возле рейда необходимо построить форт, – начал Эбнер, – и каждый вечер, на заходе солнца, под барабанную дробь должно сообщаться, что каждый матрос, который после этого предупреждения останется на берегу, будет арестован и отпущен из форта только утром. И любая девушка, которая позволит себе уплыть на корабль, также попадет в тюрьму.

– Это очень жестокий закон, – подытожила Малама и распустила собрание. Однако, как только все остальные алии разошлись, она отозвала Иерушу в сторону и заворчала: – Как ты считаешь, неужели матросы смеются над нами имен но из-за девушек?

– Я тоже смеюсь над вами! – твердо произнесла Иеруша. – Только вдумайтесь сами: что же это за народ, если он разрешает открытый разврат своим собственным дочерям!

– Но эти девушки – не алии, – попыталась найти оправдание Малама.

В ту ночь Хейлы долго спорили о том, следует ли позволять дочерям Пупали продолжить занятия в миссионерской школе. Эбнер настаивал на том, чтобы исключить всех четырех немедленно, однако Иеруша заступалась за своих учениц и утверждала, что им необходимо дать ещё один шанс. И вот когда "Джон Гудпасчер" покинул рейд, четыре злоумышленницы, аккуратно одетые в новые платья, полностью раскаиваясь в содеянном, вернулись в школу. Чем больше Иеруша читала им нотации по поводу их непростительного поведения, тем охотнее они соглашались с ней. Но когда, буквально через несколько недель, какой-то подросток на всю улицу прокричал весть о том, что на рейд встал корабль "Вашти", объявив это так: "Железный крюк "Вашти" уже упал в воду, очень много келамоку!", знаменитая четверка тут же снова удрала с уроков. В тот же вечер Эбнер настоял на том, чтобы, по крайней мере, три старшие сестры были исключены из школы. Так как в те годы количество китобойных судов, останавливающихся в Лахайне, увеличивалось с каждым разом (только в году их насчитывалось ), то старшие дочери Пупали неплохо зарабатывали и на жизнь не жаловались. Очень скоро им уже не приходилось уплывать на судна, поскольку они устроились работать танцовщицами в винной лавке Мэрфи, где позади площадки для танцев у каждой имелась своя маленькая комнатка. Там им разрешалось подрабатывать и оставлять себе половину доходов.