Правда, Илики, самой симпатичной дочери Пупали, все же было разрешено остаться в миссионерской школе, и под внимательным наблюдением Иеруши девушка очень скоро научилась понимать Библию и навсегда отреклась от посещения китобойных судов. От большинства гавайских девушек Илики отличала стройность фигуры, особенно длинные волосы и сияющие глаза. Когда она улыбалась, её красивые белые зубы служили украшением её лица, и Иеруша могла понять, почему мужчины хотели завладеть именно этой красавицей. Как-то раз миссис Хейл даже сказала своему супругу:

– Настанет время, и мы выдадим её замуж за гавайца-христианина, и запомни мои слова, Эбнер! – она станет самой лучшей женой на островах.

Правда, когда Иеруша произносила эти слова, Эбнер не слушал её. В это время он собирал для себя из кусков найденных досок (на Лахайне не было более ценного материала, чем древесина) письменный стол. Затем на этом столе разместились бумаги семь или восемь аккуратных пачек, каждую из которых для надежности прижимала морская раковина. Сейчас преподобный Хейл приступил, в сотрудничестве с другими миссионерами, находящимися на разных острова архипелага, к той знаменательной работе, которая впоследствии станет самым значительным вкладом в развитие и процветание Гавайских островов. Он переводил на гавайский язык Библию, и завершенные страницы пересылал типографу в Гонолулу, где они и печатались в небольшом количестве по мере их поступления.

Ничто из того, чем приходилось заниматься на острове Эбнеру, не давало ему такого наслаждения, как перевод Библии. Перед ним всегда находились при этом и греческий и древнееврейский тексты, греко-латинский словарь Корнелия Шревелиуса, а также все варианты переводов Библии, с которыми ему приходилось иметь дело ещё во время учебы в Йеле. Он был счастлив, словно пахарь, возделывающий поле без камней, или как рыбак, закидывающий сети и уверенный, что они не придут пустыми. Обычно он сотрудничал с Кеоки, оттачивая каждый абзац с наивозможнейшим вниманием. По прошествии лет он закончил, наконец, две книги из Библии, которые любил больше всего. Первой были Притчи, казавшиеся для Эбнера абсолютным знанием, которого только может достичь человек. Особенно они были актуальны именно для Гавайев, так как суть излагалась простым языком, а сюжеты являлись надолго запоминающимися. Перо преподобного Хейла буквально летало над страницами, когда он переводил заключительные страницы, там, где царь Лемуил говорил об идеальной женщине, Эбнеру казалось, что это относится непосредственно к Иеруше Бромли: "Кто найдет добродетельную жену? Цена её выше жемчугов. Уверено в ней сердце мужа её, и он не останется без прибытка. Она, как купеческие корабли, издалека добывает хлеб свой. Длань свою она открывает бедному, и руку свою подает нуждающемуся. Крепость и красота – одежда её, и весело смотрит она на будущее. Много было жен добродетельных, но ты превзошла всех их".

Когда Эбнер справился с переводом, он оставил последние страницы на виду, чтобы Иеруша смогла прочесть их. Однако он был очень разочарован, так как жена не обратила внимания на его труд, поскольку была приучена не вмешиваться в дела мужа, занимающегося библейскими изысканиями. Кончилось тем, что он почти насильно вручил ей эти листки, и когда Иеруша прочла их, она негромко произнесла:

– Любая женщина должна обратить внимание на эти страницы.

Эбнер едва сдержался, чтобы не воскликнуть: "Да ведь это написано про тебя, Иеруша!" Однако он промолчал и сложил листки в общую пачку, ждущую своей отправки в Гонолулу.

* * *

В последующие десятилетия более чем шести комиссиям неоднократно предоставлялась возможность отшлифовать первый перевод Библии на гавайский язык. Изложение текстов, поступивших к ним с острова Гавайи, из Кауаи и Гонолулу, зачастую оказывалось неверным с точки зрения или перевода, или постановки логического ударения. Однако в том материале, за который отвечал Эбнер Хейл, ученые мужи ошибок почти не обнаружили. Один эксперт, имеющий степени доктора и Йела, и Гарварда, как-то заметил:

– Ощущение такое, что автор перевода сам периодически становился то иудеем, то греком, то гавайцем.

Эбнер, разумеется, не услышал столь хвалебных отзывов, так как все это происходило уже после его смерти. Зато при жизни он испытал невероятное наслаждение и подъем, при ступив к переводу Книги пророка Иезекиля. Ведь сам этот не обычный текст звучал какой-то песнью самым что ни на есть обыденным понятиям и явлениям в сочетании с наивысшей внутренней экзальтацией. Хейлу временами казалось, что книга повествует непосредственно о нем и его жизни.

Эбнеру полюбились повторяющиеся эпизоды, в которых Иезекиль, по натуре своей человек скучный, фиксировал даты, когда удостаивался общения с Господом: "И было: в тридцатый год и четвертый месяц, в пятый день… отверзлись небеса и я видел видения Божий… Было слово Господне к Иезекилю". Уверенность, с которой пророк рассуждал обо всех делах, и убежденность в том, что сам Господь направляет его, приносили Эбнеру великое утешение. Когда Хейл переводил отрывки об общении пророка с Господом, ему казалось, что он сам становится участником описанных событий: "И было в шестом году, в шестом месяце, в пятый день… сидел я в доме моем, и старейшины Иудейские сидели пред лицом моим, и низошла на меня там рука Господа Бога". Эбнер отождествлял себя, сидящего вместе с алии острова Мауи, с пророком Иезекилем в окружении старейшин Иудеи. Иногда, когда Эбнер беседовал с кем-нибудь из вождей Мауи, и те не понимали его, он подспудно чувствовал, что сталкивается с теми же проблемами, что и знаменитый пророк, когда не понимали его проповедей старейшины земли иудейской. Но и в эти тяжелые минуты он вспоминал вечное изречение: "И было ко мне слово Господне". О какой же ещё власти и почитании может мечтать смертный!

* * *

В ???? году у Иеруши родился второй ребенок, веселая маленькая девочка по имени Люси, которая потом выйдет замуж за Эбнера Хьюлетта, появившегося на свет также с помощью её отца. Строительство большой церкви, которым руководил Келоло, приближалось к завершению, и перед Эбнером встала новая проблема. Он решил, что и на торжественном открытии этой церкви, и в дальнейшем, все те, кто будет заходить в неё, должны быть одеты так, как положено настоящим христианам.

– Никакой наготы в церкви я не допущу, – официально объявил он. Никаких венков из цветов и благовоний. Это отвлекает. Женщины должны надевать платья, а мужчины – обязательно носить штаны.

Но после того, когда он объявил об этом обязательном условии, Эбнер и сам задумался: где же взять столько ткани, что бы преобразить всех этих язычников в настоящих христиан?

Конечно, речь шла не об алии, у которых всегда имелся доступ к товарам, привезенным из Китая. Эти люди могли о себе позаботиться. Они с самого начала стали носить надлежащие наряды, а в последние месяцы капитаны судов, останавливающихся в Лахайне, часто удивлялись, завидев могучих алии, которые выходили на небольшой каменный пирс, чтобы поприветствовать их.

– Их внешний вид сделал бы честь и самому Лондону, – докладывал один англичанин своему руководству. – Мужчины были одеты в черные пиджаки и такие же брюки, да ещё и в желтых накидках. На женщинах я увидел немного странные, но очень идущие каждой из них платья с кокеткой у шеи. От груди до самых лодыжек спадали складки дорогих тканей. Когда эти люди передвигались, и мужчины, и женщины больше напоминали богов, такой безупречной была их походка и такой изумительной манера держаться. Они признались мне, что один миссионер из Бостона научил их, как правильно нужно приветствовать капитанов приплывающих к ним судов. И если дело в отношении их душ у него идет так же успешно, как это уже получилось с хорошими манерами, то его следовало бы искренне похвалить. Правда, в этом я сильно сомневаюсь, поскольку мне не приходилось видеть столько разврата ни в одном из важнейших портов мира, сколько в Лахайне.