Суэц мы проскочили довольно быстро. На этот раз англичане не стали нас мурыжить, зато мы прошли мимо целого строя британских кораблей на внешнем рейде Порт-Саида. А вот Лоренсу-Маркиш встретил нас свежей волной. Но команды у меня за время пути уже обтесались, свыклись, так что никаких проблем это не принесло…

— Ладно, — махнул я рукой, отходя от шока. — Как, в общем, дела?

— Да в принципе все идет своим чередом. Команда охраны уже насчитывает две с половиной сотни человек. Казаков из них — сто сорок три. Станичники пишут своим, вот народ и тянется. Они ж тут вам лично службу несут, то есть царской фамилии. Всё согласно присяге и долгу. Еще есть двадцать шесть русских из числа переселенцев. Даже два бывших офицера, драгун и пехотинец, сами прибыли.

— Проверил?

— Да, — кивнул Канареев, с легкой улыбкой глядя на меня. — И до сих пор проверяю…

— Ладно, извини, — слегка стушевался я. Вот еще вздумал контролировать профессионала там, где он все знает лучше меня.

— Ну так вот, остальные — наемники. Около сорока голландцев, двадцать семь французов, есть еще датчане, португальцы, бельгийцы. Немцев и англичан, согласно вашему приказу, не беру… Все проверены, и по поводу четверых у меня есть сомнения в лояльности. Очень похоже, внедрены для получения информации о перевозках золота.

Я кивнул. Спрашивать, пасет ли Канареев их связи, смысла не было.

— Так, хорошо… Когда отправляемся?

— Все зависит от вашего высочества, — шутливо поклонился мне бывший штабс-ротмистр. — Как только закончите все свои представительские дела — так и тронемся. Поезд ждет.

— Поезд? — удивился я.

— Так точно-с, — продолжал забавляться моим удивлением Канареев. — Железнодорожное сообщение Лоренсу-Маркиш — Претория Филадельфия открыто неделю назад. То есть пока еще неофициально. На официальное открытие ждут вас. Я уже доложил всем пайщикам акционерного общества Западно-Трансваальской железной дороги, что вы на подходе. Так что официальное открытие решили отложить до вашего прибытия.

— Понятно, — хмыкнул я. — Ну тогда я двину наносить визиты, а завтра попытаемся выехать. Или послезавтра — как там дело с визитами обернется. Да и к тому же надо взятки разнести, нам через этот порт еще ой как долго работать…

До Претории Филадельфии мы добрались через четыре дня. Поезд двигался со скоростью километров двадцать в час, к тому же два раза в сутки останавливался на загрузку угля, но на фоне наших предыдущих путешествий можно было сказать, что мы мчались как молния.

Мое пребывание в Претории Филадельфии затянулось почти на неделю и так же состояло из дюжины визитов и трех званых обедов. И на одном из них меня поймали на крючок…

Нет, все понятно. Я — живой человек, года три как совершенно здоровый. Ну, по субъективным ощущениям. А женщин у меня пока так и не было. Как выяснилось, в этом времени людям с моим статусом негде и развернуться-то. Существовали только две категории женщин, с которыми было допустимо резвиться аристократам моего уровня. Первая — это замужние светские дамы (именно замужние — совращение незамужних заканчивалось либо свадьбой, либо остракизмом).

И вторая — актриски. Вот тех дозволялось валять сколько угодно и невзирая на семейное положение. Адюльтер же с дамами, стоящими ниже на социальной лестнице, и уж тем более с прислугой считался непотребством. Лучше уж проститутку пригласить — тоже скандал, но не до такой степени… И поэтому я оказался в очень неприятном положении. Петербургский высший свет для меня был практически табуирован, ибо зацепить кого-нибудь там означало обязательно быть втянутым во всю эту светскую жизнь. Опасность разоблачения для меня в последнее время, конечно, несколько снизилась (все уже поняли, что великий князь сильно изменился и теперь увлеченно играет в какие-то другие игрушки), но все еще оставалась неоправданно высока. Более пятнадцати лет пребывания в этом самом высшем свете бывшего владельца моего тела явно оставили след массой совместных историй — пирушек, шалостей, любовей и так далее, о которых я не имею ни малейшего представления. Это сейчас я успешно все игнорирую, просто не появляясь в свете и демонстрируя свое религиозное рвение. Но как только в свете увидят, что великому князю не чуждо, так сказать, ничто человеческое, вокруг тут же начнут виться старые приятели и пойдут попытки расшевелить в великом князе прежние воспоминания. Ну, чтобы на их основе выстроить новые отношения. А я о тех воспоминаниях — ни сном ни духом!.. Что же касается актрисок, то путь к ним опять же лежал через свет. Через появление на публике, регулярные походы в оперу, посылку цветов, поездки в ресторан и так далее. Так что я, как Адриано Челентано в известном фильме, спасался от зова плоти колкой дров… ну, фигурально выражаясь. И считал, что вполне успешно.

Насколько это не так, выяснилось на торжественном обеде, который дало общество Западно-Трансваальской железной дороги по случаю открытия регулярного движения по этой магистрали. Пока два поезда из трех классных и четырех товарных вагонов, в которых тоже перевозили пассажиров, должны были ходить из Лоренсу-Маркиша в Преторию Филадельфию и обратно два раза в неделю. Чаще никак не получалось, потому что вагонного парка пока не хватало и как товарные, так и классные вагоны, кроме перевозки пассажиров, активно использовались в доставке грузов для моих приисков и Русско-трансваальской торгово-промышленной компании. И вот как раз на этом обеде я и увидел тот самый крючок. Причем не только увидел, но еще и заглотнул наживку.

Крючок звали Эшли Лоутон. Она сама подошла ко мне перед тем, как я пригласил всех присутствующих в столовую.

— Так вот вы какой, русский князь… — завораживающим грудным голосом произнесла она.

И я почувствовал, как у меня встают дыбом даже волосы в носу. Вот черт, нет, нельзя мне без женщины. Впрочем, она действительно была красива и жутко сексуальна. Возможно, недотягивала до действующих в это время канонов красоты — скажем, задница у нее была довольно худая, да и грудь всего размера третьего, но я-то из другого времени, и вот там она точно была бы звездой. Высокая, с черными волосами, оливковой кожей и — бешеное сочетание! — ярко-голубыми глазами. Губы у нее были полные и чувственные, хотя местные красавицы шипели, что они «пошлы и вульгарны». Встреть я ее на улице, никогда бы не сказал, что она американка. Скорее итальянка… если забыть про глаза.

— Да, я русский князь, — почти спокойно произнес я, — а кто вы такая, прелестное дитя?

— О-о, — рассмеялась она, — как давно меня так не называли! — После чего первой протянула мне руку, дав понять, что на местные представления о приличиях, которые здесь, в Трансваале, были куда как более строгими, чем даже в России, ей наплевать. — Я Эшли Лоутон, репортер «Нью-Йорк геральд».

— Кто?! — Я ошарашенно вылупил глаза. Нет, поймите меня правильно, в покинутом мною времени есть туева хуча женщин-репортеров, женщин-редакторов и женщин — владельцев различных СМИ. Но это — там! Здесь я пока не то что не встречал ни одной, но даже и не слышал о таковых. В конце XIX века женщины еще не обладали избирательными правами, если кто не знает. Да что там не обладали — за это дело пока никто и не думал бороться. Всех все устраивало. За исключением, естественно, имеющих место быть в любые времена отдельных эпатажных личностей.