Когда алкоголик обращается за помощью к психоанализу, что бывает нечасто, то разрушительные процессы, которые до этого действовали исключительно в психике алкоголика, неизбежно разворачиваются в отношениях между анализандом и аналитиком. Принцип «навязчивого повторения» (Freud, 1920g) работает здесь точно так же, как и у пациентов с психосоматическими расстройствами или делинквентным поведением. Пациент либо чувствует себя пострадавшим из-за того, что аналитик, как ему кажется, эксплуатирует его, злоупотребляет его доверием, использует или каким-то другим способом издевается над ним, или наоборот, сам пациент бессознательно обращается с психоаналитиком так, что тот чувствует, что его используют, злоупотребляют его доверием или наносят ему ущерб.

Это такие паттерны отношений, в которых один человек осуществляет власть над другим. При этом невозможно не заметить некоторого наслаждения, испытываемого человеком от издевательства над другими людьми или от причиняемых ему мучений, с чем мы сталкиваемся при садистских и мазохистских перверсиях (см. главу VII.9). Частота проявления садистских и мазохистских паттернов отношений при лечении алкоголиков свидетельствует о том, что отношения между алкоголиком и алкогольным напитком в принципе являются садомазохистскими. Таким образом, алкогольный напиток далеко не всегда обладает упоминавшимися ранее хорошими качествами, принося приятное возбуждение и успокоение. На алкоголиков (особенно на поздних стадиях) спиртное оказывает скорее плохое, вредное и даже разрушительное воздействие.

У алкоголиков большую роль играет фантазия (а не реальность). Она приводит к тому, что бессознательное значение алкогольного напитка в разное время может сильно меняться. В одном случае алкоголик расхваливает любимый напиток сверх всякой меры, в другом – отвергает, ненавидит и проклинает его. Бывает и так, что этих крайностей удается избежать за счет того, что человек хочет полностью забыться в алкогольной фантазии, потому что постоянное метание между идеализацией и обесцениванием очень трудно выдержать.

Неудивительно, что в случаях злоупотребления алкоголем психоанализ нередко выявляет у больного тяжелые детские травмы. Такие повреждения мы обнаруживаем и в раннем детстве людей, которые, став взрослыми, заболевают психозами и психосоматическими расстройствами или переключаются на делинкветное поведение. Это тяготы и лишения в смысле описанного Балинтом базового дефекта, отсутствие удовлетворения элементарных нарциссических и оральных желаний и/или конфликты, представляющие угрозу собственному существованию. Все это берет начало в психической инстанции, причем человек постоянно ощущает давление и преследование с ее стороны. Приведем показательный случай из практики:

К моменту начала терапии пациенту было 27 лет, он занимался торговлей аптекарскими и хозяйственными товарами. Пациент страдал мучительным страхом в опасных ситуациях и чувствовал, что сильно уступает своей жене и гораздо слабее своих работников. С помощью алкоголя ему удавалось весьма эффективно приглушать страх и тревогу. До восьми лет пациент рос без отца, а когда тот вернулся с войны, пациент мучительно переживал, что предпочтение отдавалось сестрам, которые были младше его на 8 и 10 лет и стали любимицами отца. Да и отношения с матерью были хуже некуда. Пациент чувствовал, что родители устранялись именно тогда, когда он чего-то хотел или в чем-то нуждался, причем родители требовали, чтобы он постоянно во всем помогал им.

Попытки вырваться из этой обстановки приводили его к мучительному чувству вины, которое вместе с сопутствующими страхами стало настолько невыносимым, что облегчение приносил только алкоголь, к которому он прибегал в таких случаях. Бегство в алкоголизм должно было бессознательно сигнализировать родителям, что он чувствует беспомощность и отчаяние, не видит выхода, что ему наконец-то должны прийти на помощь. Но результат, как и следовало ожидать, был прямо противоположным: пациента стали ценить еще меньше, чем прежде, его стали наказывать презрением и стыдить.

Психоанализ оставался для него единственной возможностью найти надежного значимого человека, который сохранял бы с ним постоянные отношения, несмотря на его неоднократные срывы. При таких благоприятных обстоятельствах удалось за страхом перед опасными ситуациями распознать страх перед наказанием со стороны отца, которого пациент боялся. Одновременно стало ясно, что эпизоды со злоупотреблением алкоголем, помимо всего прочего, служили для привлечения внимания к бедственному положению, в котором находился пациент; кроме того, таким способом он пытался проверить, а вдруг самые значимые для него лица, несмотря на все, в чем он их обвинял, все-таки хорошо к нему относятся. При этом было горько видеть, как ближайшие родственники, запутавшиеся в общественных предрассудках, никак не могут распознать скрывающиеся за пьянством невротические конфликты с их страхами, чувствами вины и стыда. Поэтому чужим людям, психоаналитику и подруге, относившимся к пациенту непредвзято, пришлось компенсировать дефициты в доброжелательном внимании со стороны ближайших родственников, чтобы помочь пациенту таким способом подойти к решению его невротических проблем и разрешить их.

В соответствии со структурной организацией личности можно выделить различные подгруппы болезней зависимого поведения.

Невротическое зависимое поведение бывает в тех случаях, когда с помощью какой-либо субстанции пытаются защититься главным образом от эдипальных конфликтов и сопровождающей их кастрационной тревоги, а также от чувства вины (альфа-алкоголики или конфликтные алкоголики). В психодинамически значимых ситуациях, которые могут иметь сексуальную природу или несут в себе отвержение, заново активируются оставшиеся неинтегрированными инфантильные конфликты. Регрессии снова оживляют неразрешенные страхи перед кастрацией и чувство вины. Они как бы нейтрализуются с помощью привычной субстанции, а конфликт Я и Сверх-Я затем проявляется в мазохистски депрессивном порабощении Я и Сверх-Я в рамках «похмелья».

Вторая группа больных зависимым поведением на фоне нарциссического расстройства бессознательно использует субстанции как «пломбу», чтобы избежать непереносимую психическую боль. «Захватывающие» аффекты (Krystal, 2000) должны «обезвреживаться» наркотиком, защищая Я. Так как на этом структурном уровне аффекты чаще всего переживаются как «выходящие из берегов» и теряющие свой сигнальный характер, то субстанции могут использоваться не только против депрессивных болей, но и против чувства преследования, захлестывающей ненависти и ощущения своей никчемности. Субстанция всегда под рукой как «анестетик и анальгетик»; люди, заболевшие из-за своего нарциссизма, могут в любое время воспользоваться ими, что дает им возможность не воспринимать свою зависимость, отделенность и инакость объекта.

Пациенты с пограничным расстройством воспринимают субстанцию как неодушевленный объект, причем расщепленно (Rosenfeld, 1992): как постоянно доступное «целебное средство» она идеализируется, а в формирующейся опасной для жизни зависимости она раскрывает всю свою деструктивность. Важными в психодинамическом смысле «пусковыми» ситуациями чаще всего бывают тяжелые нарциссические обиды, а также потери значимых объектов. Они означают реактуализацию ранних инфантильных травм, пережитых на стадии кризиса повторного сближения. Пациенты не смогли интернализовать добрый объект; обида или потеря значимых объектов переживаются как экзистенциальная угроза и внутренняя пустота, что должно компенсироваться идеализируемыми субстанциями. Этого удается добиться с помощью маниакально-всемогущего образа во время опьянения. Но после этого продолжается реактуализация ранних инфантильных травм в своего рода «переносе» на интроецированную в тело субстанцию, и казавшийся добрым объект реально (физиологически) и психически (под влиянием неинтегрированных оральных конфликтов зависти и потерь) превращается в злой, разрушительный объект (Rosenfeld, 1964; Rost, 1999; Kutter & Müller, 1999).