Задержавшись внутри Кремля, Люба и Вася еще раз подъехали к границе, за которой начиналась резиденция главы государства, и принялись ее — резиденцию — разглядывать. Рядом стояло множество людей, которые дружно гадали, чем интересно занимается в данный момент президент и не глядит ли он, случаем, сейчас в окно. Неожиданно — Люба не поняла, откуда и в какой момент, — на брусчатку в окружении нескольких мужчин ступил знакомый человек. Он шел, чуть наклонив голову, и слушал забегавшего вперед рассказчика, одетого в темный, не по жаркой погоде, костюм.

«Любушка, — зашумела коляска. — Это ж президент наш!»

— Глядите — президент, — почему-то восторженно закричали люди, только что самозабвенно критиковавшие власти за жилищно-коммунальные тарифы: цены задрали! На все дорогие цены сделали!

— Спасибо вам! — истерично выкрикнула женщина в блестящем парике. — Мы вас любим!

Президент поднял голову на крик и улыбнулся издалека.

«Ой, худой какой, — разочарованно протянула коляска. — Как не кормят его».

— Президент! — запрыгал Вася. — Копеечку дай! Рахмат!

— Веня, снимай на камеру, — закричала молодая загорелая бабенка. — Чтоб я и президент вместе попали.

Толпа радостно загалдела и стала пухнуть, как на дрожжах: со всех сторон бежал народ — поглазеть на президента. На коляску напирали. Люба едва сдерживала ободья колес, чтобы не пересечь границу.

«Ой, Любушка, дышать нечем! — запричитала коляска. — Задавят нас!»

Любовь повернула голову вправо, чтобы углядеть за Васей, и встретилась глазами со странным мужчиной, стоявшим в первом ряду — на нем были больничные кожаные тапки на босу ногу, в руке он держал самодельную серую матерчатую сумку с аппликацией голубых цветов, вырезанных из штапеля или ситца. Тип не мигая посмотрел на Любу бесцветными глазами с крошечными зрачками, засмеялся коричневыми зубами, и вдруг вытащил из сумки пистолет.

— Царь! За царя! — крикнул он.

Президент, услышав «царь», приветственно помахал толпе рукой.

Странный человек поднял пистолет.

— Вася, беги! — закричала Люба, оттолкнула Васину двупалую руку и, вылетев с коляской на брусчатку, вывернула на одном колесе самый яростный смерч в своей жизни. Коляска взлетела вверх, перевернулась стремительным сальто.

Раздался сухой хлопок. Еще один.

Коляска вскрикнула.

Что-то ударило Любу в тощий зад. Потом она увидела, как высокий мужчина в черном пиджаке, с абсолютно гладкой головой и черным проводом, тянущимся в ухо, падает на президента и валит его на брусчатку, закрыв своим телом, а все остальные в рассыпную бросаются вон.

Люба встала и пошла. Она не чувствовала ног. И поэтому ей казалось, что она плывет над землей.

Где-то здесь должна быть река. Какая река? Наверное, Москва-река, ведь она, Люба — в Москве. На том берегу Москва-реки непременно должен быть большой, сияющий огнями, концертный зал.

И еще там ее ждет любовь. Коля, значит.

— Коля! — громко закричала Люба.

«Убили!» — громко закричала коляска.

— Убили! — громко закричали люди.

— Президента убили! — истерично завопила женщина в блестящем парике.

— Кто? Кто? — напирали сзади. — Кто убил?

— Президент! Президент! — информировали впереди. — Инвалидку убил.

— Да это она его! Пенсию по инвалидности не выплачивали давно, вот она и того — кокнула.

— Она хотела, — возбужденно поправляли свидетели, — Да ничего не вышло!

— Гарант сам ее шлепнул…

— …чтоб пенсию не платить!

— Как из калашникова очередью — р-раз!

На площадь с воплями въехали накачанные машины в черном камуфляже.

Невесть откуда взявшиеся телевизионные минивэны развернули спутниковые антенны. Журналисты поправили волосы, телефоны в ушах и микрофоны на воротниках.

Операторы взвалили на плечи камеры, завернутые в целлофан.

Из бронированного джипа без передних дверей выскочили двое мужчин с автоматами и Каллипигов.

Цепь крепких ребят принялась непреклонно выжимать зевак с площади, загоняя их в огороженный лентой круг.

Вася взахлеб плакал и с набега пытался прорвать живое ограждение.

— Уходи, мальчик, — сквозь зубы отвечали ему коротко стриженые сотрудники спецслужб. — Иди до мамки.

Сверху закружил вертолет.

— Убили! — понеслось над Красной площадью. — Всех поубивали! Все правительство!

— А Думу? Думу?!

— А этим ничего не сделалось. Отсиделись!

— Эх!

— Веня, снимай все на камеру, американцам за ихние доллары продадим!

— Американцы! Террористы!

— Спасайтесь, россияне!

— Запасайся водой и спичками!

Завывая, въехали машины «скорой».

— Где моя дочь? Пропустите!

— Среди убитых ищи! Их вон тамочки штабелями складывают!

В небе барражировали уже с десяток черных вертолетов.

— Люди, все в укрытие, сейчас будет новая атака!

— Экстренный выпуск, — деловито произнесли журналисты в камеры.

— Где укрытие? Где?

— Все — в мавзолей! Там есть бомбоубежище!

— В мавзолей!

— Граждане, коммунисты переворот сделали! Уже в мавзолее заседают.

— Ой, что будет?

— Колбаса по талонам, вот что!

— Я все видела, все! Этот, с сумкой, как закричит: за царя-батюшку! А глаза так и бегают!

— За какого царя?

— За Ельцина, за кого ж еще?

— Ельцина тоже убили?!

— Наповал! Успел только крикнуть: простите, дорогие россияне, за чубайсовскую приватизацию, за гайдаровские реформы! И повалился!

— Да приватизация при Горбачеве была. А Ельцин своей смертью умер!

— И Горбачев повалился! Рядышком!

— Одна шайка!

— Говорят, только Починок в живых и остался!

— Этот от любой пули увернется! Откуда хошь сухим выйдет!

— Березовский покушение устроил.

— Коммуняки!

— А я говорю — Березовский!

Вася бежал, не разбирая дороги, и размазывал слезы по чумазому лицу. Время от времени он останавливался, чтоб перевести дух, но тут же перед глазами вставала картина: Люба лежит на брусчатке в луже крови, коляска валяется в стороне, а с небес, из облаков, кто-то кричит ему: «Вася, беги!» И он вновь бежал, расталкивая прохожих.

Ребяты-ы! — завыл Вася, влетев в кухню. — Чавелы-ы! Ромалы-ы!