Инвалиды уставились на него.

Вася повалился на пол.

— Любку убили!

Паша прекратил плясать вприсядку и недоверчиво спросил:

— Кто убил?

— Президент, — выдохнул Вася и зарыдал, колотя двупалыми руками по полу.

ДЛЯ чего нужна жизнь, в которой ни к чему плясать вприсядку?!

Не нужна больше жизнь безрукому Паше!

— А-а! — закричал Паша, испытавший горе женщины, через девять месяцев надежды родившей мертвого ребенка.

Он медленно пошел прочь из кухни, продолжая подламывать ноги в коленях — память тела норовила повторить кренделя присядки.

— А-а! — завыла глухонемая Анжела, страшно, как ветер на чердаке.

— А-а! — обиженно заплакала Кристина-даун.

Она, Кристина, в этой ситуации пострадала больше всех. Ведь у нее теперь никогда не будет голубого серебристого платья с каскадами ткани на груди и туфель на высоком каблуке.

Можно отобрать у человека дом, бессвязно думал безрукий Паша, лишившийся квартиры в результате аферы риэлтеров, но нельзя отбирать у человека мечту. Нельзя отбирать у человека голубое серебристое платье. Потому что тогда он остается совсем уж ни с чем. И как тогда человеку жить? Для чего? Не для чего! И поэтому сейчас он, безрукий Паша, пойдет туда, где убили Любовь и их мечту, и разорвет убийцу зубами на части! И после этого уйдет из жизни сам! Вприсядку!

И глухонемая Анжела тоже пойдет. И скажет убийце все, что о нем думает! И Кристина-даун пойдет. И потребует вернуть ей ее платье и туфли на высоком каблуке.

И двупалый Вася пойдет. За компанию.

Ой, что сейчас будет!

А может, это — только сон? Может он, Паша, спит?

Паша тряхнул головой, чтобы удостовериться: нет, не сон. Снилось безрукому Паше всегда одно и тоже: у него есть руки, и он ласкает ими женщину. А глухонемой Анжеле снится, что она слышит. Какие такие звуки окружают человека, она, конечно, не представляла, поэтому ее сны были наполнены странным свистом, какой издают дельфины и рыбы. Сон Кристины тоже известен — каждую ночь она видит красивых алкашей, мужчину и женщину, которые улыбаются ей, Кристине, потому что это мама и папа. Что ее мама и папа — кудрявые добрые алкаши, Кристина узнала в детдоме, когда нянька, поливая ее в ванной из шланга, ласково сказала: «От какого ж дебила тебя мамка нагуляла? От алкаша, видать. Да и сама, небось, алкашка была». Ну а двупалому Васе снился велосипед.

Но ни велосипеда, ни странного свиста в кухне не было. Значит, убийство Любы — не сон.

— Паша, ты куда? — позвала Кристина.

— Туда, — страстно ответил Паша.

— Я с тобой, — горячо выкрикнула руками Анжела.

— И я, — подскочил горбун Федя.

— Я тоже.

— Меня подождите! — завопил Вася и вскочил с пола.

Компания решительно вышла из дома.

— Наших убивают, — мрачно бросил Паша сидевшему у порога магазина молодому парню с завернутой за пояс пустой камуфляжной штаниной.

Одноногий зло сплюнул и решительно поднялся на одну ногу.

— Кто? — на ходу спросил он.

— Президент, — коротко ответил Паша.

— Какое они имеют право инвалидов убивать? — возмущенно жестикулировала Анжела.

— Наших бьют! — неслось над переулками, подворотнями, окошками подвалов и чердаков.

— Президент Любку-колясочницу в сортире замочил!

— За что он ее? — не раздумывая, присоединялись и спрашивали слепые, колченогие, косоротые и безрукие.

— А ни за что! — кидал бомж на инвалидной коляске. На бомже был надет истертый пиджак. На лацканах пиджака плясали цыганочку ордена и медали различных достоинств.

— Как убил-то? — горячо интересовались присоединявшиеся.

— Из именного оружия, — авторитетно пояснял бомж-орденоносец. — Ему по должности оружие полагается.

— Что же это творится? — охали женщины-инвалиды. — Что она ему сделала?

А ничего не сделала, — шумели в толпе. — Правду сказала, вот и все.

— Правду-то никто не любит.

— Сами живут, как сыр в масле катаются, да еще и слова им не скажи.

— …ну он ее карате и вдарил! Президент-то карате занимается.

— Да не карате, а палкой лыжной он Любку зашиб.

— Какой палкой?.. Какой палкой?..

— А такой! От горных лыж. У них в кабинете в углу завсегда лыжи наготове навострены. Чуть что, они лыжи в руки, и в Сочи.

Никто не руководил этим походом, никто не указывал, на какую улицу сворачивать — инвалиды шли к Кремлю сами собой, не задумываясь, как река течет к устью, как жизнь идет к смерти, как мошенник — к бюджетным деньгам. Инвалиды сыпались из прорех города и вскоре их толпа запрудила улицы. Машины приветственно и покаянно сигналили им: какой-то запорожец пустил слух, что безногие — жертвы автокатастроф. Продавщицы ларьков совали сигареты и стаканчики с кофе — от хозяина проклятого не убудет! А будет ругаться, так уволюсь, и все дела — пусть сам на жаре в палатке вкалывает.

Вскоре в гуще первых рядов инвалидов оказались Жириновский и Зюганов.

Зюганов вручал калекам красные гвоздики и тревожился в телекамеры:

— Сегодняшний марш попавших под колеса, нет, под молох перестройки… Руками этих людей, — вручая гвоздику в зубы безрукому Паше, говорил Зюганов, — были возведены предприятия, прорыты каналы, одержана самая великая победа.

— Нет, вы видите, да? — кричал Жириновский. — Вот! Вот вам результат! А я говорил! Я давно говорил! Но меня не слушали! Россия вымирает! Вымирает Россия! Кто завтра будет пахать на нас? В смысле на Россию? Эти калеки? Эти уроды? Только что сообщили. Я только что узнал. Женщина-инвалид убила президента. Но это был не сам — он сейчас в Сочи, я сам только что оттуда. Это был его двойник. Поэтому я не волнуюсь. Поэтому я сейчас с народом. Но сам факт! Народ так выродился, что первое лицо страны убить некому. Посылают женщину. Инвалида. Вы сделайте президентом Жириновского, и через год я так подниму зарплаты, что народ станет здоровым. Физически и нравственно. Безногих не будет. У безруких от высоких зарплат руки отрастут. Здоровый народ пойдет коммунистов убивать. Это нормально!

— Вот путаник, — сплевывая красную гвоздику, затряс головой безрукий Паша. — Любу сам президент убил, а ни какой не двойник.

Подходы к Красной площади неожиданно оказались заблокированы бронетехникой.

— А ну пропускай! — кричали инвалиды, стараясь перекрыть шум десятка вертолетов, круживших над Кремлем.

Жириновский втащил на бронетранспортер безрукого Пашу.