Часть куполов разорвались в воздухе, часть все-таки успели опуститься, чтобы оказаться среди сбегающихся к месту боя солдат противника. Настя слышала, как десантники что-то яростно кричали, ей показалось, что они яростно вопят: «Аллах акбар!» Но может, ей и показалось.

Внезапно пулемет замолк, и на стену снаружи полезли люди – вначале двое, потом еще трое, а потом полезли толпой, как муравьи, вопя, улюлюкая, завывая, как волки!

Рядом с Настей в крышу вонзились пули, и она услышала, как вскрикнула Раиса:

– Твою мать! Меня подстрелили! Настюха, на ту сторону ската! По нам бьют!

Раиса рванулась, перекатываясь на противоположный скат крыши, но не успела – несколько пуль с глухим стуком ударили в ее могучее тело, отбросив женщину назад, прямо на Настю. И это Настю и спасло.

Придавленная мертвой Раисой, Настя слышала, как бьют, ломая кости, смертоносные снаряды, и ожидала смерти – что для пули 7.62 человеческие кости? Солома! Но то ли кости Раисы были такими крепкими, то ли Насте просто повезло, но ни одна пуля ее не коснулась. А потом пулемет смолк. То ли стрелок решил, что прикончил автоматчиц, то ли причина была совсем в другом. Но главное – пулемет теперь молчал.

Настя выждала секунд тридцать, прислушиваясь к грохоту стрельбы и звону клинков внизу, затем с натугой, едва-едва, на пределе сил скатила с себя безжизненное тело Раисы. Труп свалился на оцинкованную крышу, и голова женщины, мотнувшаяся в сторону, оказалась прямо напротив лица Насти, уставившись в него открытым, сохранившимся левым глазом. Второго не было. Как не было и половины черепной коробки.

Снова заработали пулеметы – экономно, коротко прошивая строчку. Настя задохнулась от отчаяния, ожидая, что сейчас пули разорвут и ее тело, но шли секунды, и ничего не происходило. Тогда девушка раскрыла зажмуренные глаза и посмотрела вниз.

Внизу, в мешанине людей и трупов, грохотали автоматные очереди, а пулеметы – все пулеметы – били по плацу и дорожкам, охотясь за людьми, выпуская в них смертоносные огненные «светлячки».

– Настька, жива?! Райка?! Ох, Рая, Рая…

Лариса, запыхавшись, стояла возле Насти, опершейся на ствол автомата, и виновато мотала головой:

– Я, как могла, спешила! Девчонки – пока поднимешь, пока раскачаешь! Сама знаешь!

– Да толку-то… если бы и успела. – Настя сглотнула, прокашлялась. – Кхе-кхе… Райку жалко. Хорошая была баба. А все из-за вас, дуры! Поверили Семенову! Дуры! Дуры!

– Что там делается? – поспешно перевела разговор Лариса. – Кто кого побеждает?

– Не знаю. Вроде как наши.

– Наши? – хихикнула Лариса. – А кто – наши-то?!

– Ларис, иди нахрен! – Настя бессильно легла на спину, посмотрела на труп Раисы, отползла подальше. – Кто бы ни был, а он против Семенова, а значит – за нас. Переждем. Посмотрим.

* * *

– Началось! – Слюсарь возбужденно хлопнул Зимина по плечу и тут же отшатнулся. – Ты чего?!

– Никогда не подходи ко мне сзади! И тем более не дотрагивайся! Башку оторву! – Зимин шумно выпустил воздух из груди, повернулся, пошел к отряду. – Готовься! Катапульты – начали!

Здоровенные луки, приделанные на деревянную станину, зазвенели скрученной из жил тетивой, выпуская стрелы с кошкой-якорем на конце, тонкие, но невероятно крепкие фалы потянулись за стрелами, напоминая собой инверсионные следы от выпущенных ракет. Еще через несколько секунд по фалам уже карабкались лазутчики, и в первых рядах – Конкин и Зимин.

Зимин поднимался быстро, ловко, как куница, охотящаяся за добычей. Конкин лез тяжело, перебирая ногами по узлам, навязанным на веревке. Если бы не узлы, никто из них не смог бы подняться и на метр, да и сейчас скалолазам приходилось очень нелегко. Кожа рук, не привыкшая к такому жестокому обращению, рвалась, ладони горели, большого труда стоило забыть о боли и продолжать лезть дальше.

Что ни говори, все-таки Зимин засиделся в камере, форма уже не та. Конкин же вообще никогда не занимался ничем подобным (если не считать лазания по канату в школе), но природное упрямство и недюжинная сила толкали его вперед, сквозь шипение и матерные ругательства, сами собой вылетавшие изо рта.

Над головой истошно грохотал пулемет, захлебываясь в желании разорвать, растерзать все, до чего доберутся его остроносые посланцы, и Зимин с досадой думал о том, что скорее всего двадцать человек, принесенные в жертву богу войны, примут смерть совершенно напрасно. Повернуть ствол пулемета в направлении штурмующих – плевое, секундное дело, а чтобы добраться до вышки, нужно не менее десяти секунд. Секунд, во время которых все и решится. Решится вся жизнь.

Первые пулеметные пули ударили рядом, высекая искры, когда Зимин перемахнул парапет стены. Майор бросился вперед, виляя из стороны в сторону, молясь всем богам и ожидая удара, сбивающего с ног, но пулемет внезапно замолк – откуда-то из темноты раздались автоматные очереди, и пулеметное гнездо было разнесено шквальным огнем.

Зимин не стал думать о том, кто им помог, – сейчас он был боевой машиной, роботом, терминатором, которому задали программу, и тот мчится, уничтожает все, что попадется на его пути. Не до рассуждений, не до предположений. Будет еще время подумать, кто спас его от неминуемой гибели. А сейчас – вперед! По лестнице! Наверх! Туда, где кто-то стонет и пытается подняться, каждый раз падая и громыхая чем-то крупным, тяжелым.

Удар кинжалом!

Раненый падает, чтобы уже не подняться никогда.

Короткая проверка – лента почти полна.

Разворот! И длинная, сметающая, как метлой, очередь по вышке, по той, что напротив, на углу. Вражеский пулемет замолкает, к нему уже бежит Конкин, тяжелый, высоченный, возвышающийся над толпой штурмующих, как гора.

На противоположной стороне периметра слышны пулеметные очереди и одиночные выстрелы из автомата – Слюсарь бережет патроны в отличие от пулеметчика. Сейчас там, на том конце, собрались все лучники и арбалетчики, которых смогли собрать. Они засыпали стену стрелами и болтами, сбивая с нее всех, кто там появился, и главное – подавляли пулеметное гнездо, не давая высунуться пулеметчику.

Конкин добежал. Через минуту пулемет заговорил, срезая вражескую вышку, а потом начал злобно кашлять, поливая свинцовой смертью двор тюрьмы. Зимин присоединился к атаке, и через минуту лента закончилась, пришлось заправлять новую.

Нынешние хозяева тюрьмы вначале растерялись, но затем открыли бешеный огонь по вышкам, умирая, падая, но не переставая палить. Впрочем, в стрельбе по стенам участвовали не больше чем один из десяти бойцов – остальные вступили в бой с десантниками, добивая оставшихся в живых, а еще дрались со штурмовым отрядом, который спускался по лестнице во двор, смешиваясь с толпой сражающихся.

Автоматы, конечно, хороши, но только не в ближнем бою, только не в битве, в которой перемешались свои и чужие, в полутьме, когда только чутье позволяет узнать своего в куче мелькающих рук и голов.