В этом поцелуе сквозит отчаянье и безнадежность. И я не могу этим воспользоваться.

Едх! Никогда не считал себя рыцарем, из тех, чьи доспехи пылятся в коридоре семейного особняка. Но сейчас понял, что не могу просто утащить ее в свой эйрлат, и воплотить все свои фантазии, возникающие каждый раз, когда я думаю о своей синеглазке.

С трудом я отстраняюсь от Мэйс. Хотя вернее, наверное, сказать — отрываю ее от себя. Все во мне противится этому, но я прерываю этот поцелуй и вглядываюсь в расширенные глаза Вирны.

— Подожди-подожди, — шепчу прямо в губы. — Не так быстро. Может, сначала переместимся куда-то, где нам никто не помешает?

Звучит странно, но как звучит.

Мэйс раздумывает пару мгновение, затем кивает и послушно садиться в мой эйрлат, а я только убеждаюсь в своих догадках, что случилось нечто из ряда вон. И лучше, действительно, быть там, где никто не помешает нашему разговору.

Дожил! Девушка, по которой я схожу с ума уже несколько недель целует меня так, будто это первый и последний раз в ее жизни, а хочу с ней разговаривать. Но, катись оно все к едху, это правильно. Потому что синеглазка — сейчас самое важное, что есть в моей жизни. И я ей нужен.

Я. Ей. Нужен.

С этим знанием я готов разворотить горный хребет Дракур. Ради нее.

В выходные утром в Ландорхорне пробок нет, так что путь от Четвертого до Пятнадцатого не занимает много времени. Мэйс обхватывает себя руками и смотрит либо на свои кроссовки, либо на меня, когда считает, что я не вижу. Ее взгляд царапает мою теку. Видимо, поэтому не сразу замечает, что мы оказываемся на знакомой улице. Или просто решается спросить, когда мы выходим из машины.

— Почему… Почему ты привез меня домой?

— Ты предпочла бы отель? Здесь нам точно никто не помешает.

Она кивает и отпирает двери своей лачуги. Удивительно, сейчас последняя не кажется мне настолько убого. Да, она не то, к чему я привык, но в комнате Вирны, куда мы вместе поднимаемся, каждая вещь говорит о ней. Свернутый на старом диване плед — о том, что Мэйс аккуратная. Изъеденный временем и ржавчиной, но не потерявший своей изящности светильник — о том, что она предпочитает уют. Детские рисунки на стенах — о том, что она любит своих сестер.

Почему я не заметил всего этого в прошлый раз?

Я закрываю дверь и подхожу к Вирне, обхватываю ее со спины, зарываясь лицом в ее волосы, прижимаю ее к своей груди. Какая она хрупкая. И ранимая.

Я уничтожу любого, кто причинил или захочет причинить ей боль.

Поэтому разворачиваю ее к себе лицом и говорю:

— А теперь рассказывай, что произошло.

— Что?

— Что произошло в «Бабочке»?

Мэйс бледнеет. Хотя, казалось бы, куда больше?

— Ничего не произошло.

— Брось. Я, конечно, уверен в своей неотразимости, но не хочу, чтобы ты меня целовала, потому что зла на кого-то или расстроена.

Мэйс запрокидывает голову и смотрит на меня так долго, что я почти сомневаюсь, что добьюсь от нее ответа.

— Ты можешь рассказать мне обо всем, — добавляю я твердо. — Если тебя кто-то обидел…

— Я кое-что узнала, — перебивает она. — О Лэйс. О моей старшей сестре… Она… — Вирна делает глубокий вдох, как будто собирается шагнуть в воду, причем не в бассейн, а в океан. По крайней мере, взгляд у нее в точности такой же. — Она была ныряльщицей.

Такого я не жду, поэтому мои брови приподнимаются.

— Откуда ты это взяла?

— От нее самой. Видела запись с ее сообщением. Она обращалась к нам, ко мне, Митри и Тай. Записала его на случай… Если не вернется.

Голос Вирны срывается, и я инстинктивно сжимаю ее в своих объятиях, защищая от любой угрозы. От всего на свете. Утыкаюсь подбородком в голубую макушку, и чувствую, как синеглазку слегка потряхивает от сдерживаемого напряжения.

Пытаюсь уложить в голове ее слова, но не очень получается. Ныряльщики — преступники, добывающие из затонувших городов ценные вещи и затем незаконно продающие их. Ныряльщики, в принципе, вне закона. И сестра Вирны была одной из них? В это верится с трудом, потому что я не знаю никого честнее и правильнее Мэйс.

— Она объяснила, почему это делала?

Кажется, Вирна напрягается еще сильнее, как силовое поле в моих ладонях во время тренировок.

— Понял. Тупой вопрос. Хотела заработать, зачем же еще.

Вирна отстраняется и смотрит на меня странно, будто уже жалеет, что рассказала мне.

— Ты знала, — говорю я, прищурившись. — Или догадывалась. Именно поэтому не хотела, чтобы я искал Лэйс.

Щеки синеглазки слегка розовеют, совсем чуть-чуть, но ее кожа такая светлая и тонкая, что сразу же выдает ее с головой.

— Знала! — Я отстраняюсь и отхожу к окну. Оно мутное от старости и налипшей со стороны улицы грязи, и вообще там смотреть особо нечего, но лучше смотреть в окно, чем на Вирну. — Почему ты ничего не рассказала после того, как я открыл свой секрет с раг’аэной? Или после того, как спрятал твою малышню? Из-за того, что я въерх? Или потому, что идиот, который считает, что ты в ответе за действия твоей сестры?

Я так распаляюсь, что не слышу, как Мэйс ко мне приближается. Она подходит бесшумно и обхватывает мою талию. Из меня снова будто вышибает весь дух, когда она прижимается грудью к моей спине, утыкается лицом между лопаток. Все мое раздражение мигом сдувается от одного прикосновения, от осознания, что моя девушка-океан первая обнимает меня. Второй раз за этой утро.

— Из-за твоего отца, — выдыхает она тихо.

— Я не мой отец, Вирна.

— Я знаю. Именно поэтому я все тебе рассказала.

Я поворачиваюсь, чтобы заглянуть в ее глаза, но Мэйс упорно прячет взгляд. А когда, все-таки смотрит на меня, в их глубине растерянность, подавленность и боль. Много боли, которую я бы забрал себе, если бы мог.

— Ты узнала, что с ней произошло?

— Нет.

Я понимаю, что с ныряльщицей могло служиться все, что угодно: начиная от встречи с Подводным ведомством и заканчивая тем, что Лэйс могла просто не справиться со стихией и не выплыть. Остаться на дне, и спасти ее было некому.

Мы это оба понимаем.

— Не вини себя, — говорю. — Ты за нее не отвечаешь.

— Я ничего не заметила, Лайтнер. Ничего не поняла, когда ей нужна была моя помощь.

По телу Вирны прокатывается дрожь, но ее глаза остаются сухими.

— Она ее у тебя не просила.

— Лэйс не хотела, чтобы мы пострадали. Хотела нас защитить.

Спорное заявление, учитывая, чем она занималась, но я придерживаю свое мнение при себе.

— И я очень этому рад. Тому, что она не втянула тебя в то, чем занималась.