прешь?! Не видишь, тварина! — схватился мужик за повод и остановил Тургена.

— Ганька, держи вожжи, я уговорю его, — сказал Магдауль и, спокойно улыбаясь, подошел к пьяному.

— Ехать нада, пусти, паря, — миролюбиво попросил он, а сам подумал: «Такие-то заморыши и бывают бодливыми. Друзья-то его не лезут!»

— Ч-чево набычился?.. Т-тварюга, плюх хлопочешь?

Закипело сердце таежника.

— Давай дорога! — вырвал повод, оттолкнул мужичонку, который, взмахнув руками, уткнулся головой в снег. В следующий миг Волчонок получил крепкую затрещину от второго гуляки — тут же сдал сдачу. Пьяный свалился и вновь вскочил на ноги.

Из соседнего дома вылетел и побежал к ним, весело сверкая лысиной, Лобанов.

— Ванфед! — закричал сидевший в оцепенении Ганька. Словно тугой пружиной подбросило его: вмиг оказался возле своего учителя.

Магдауль замахнулся было на поднявшегося обидчика.

— Вы, черти, с ума спятили?! — возбужденно крикнул Иван Федорович. Волчонка облапал, хлопнул по плечу — все такой же бодрый и энергичный. Близоруко сощурился, смотрит ласково.

— Дык, Иван Федорыч, это твой тала-друг? — заплетаясь, спросил забияка.

— А как же! Это великий мой друг!

— В таком случае на, держи! Угощай! — пьяный сунул Лобанову недопитую бутылку.

Иван Федорович с Ганькой по старой привычке дружно принялись за приготовление обеда.

Магдауль сидит молча, попыхивает невозмутимо своей трубкой. Он вспомнил, как они с Ванфедом кололи клепки для бочек. «Каким глупцом был я тогда — горой стоял за жулика Тудыпку-приказчика, за купца, ай-яй! Вот дурак, вот ушкан дикой, — костыляет он себя. — Бедного Ванфеда ругал последними словами. А он и тут живет с народом в ладу — вишь, пьяный-то мужик дал ему бутылку — дескать, угощай».

Лобанов смешно суетится. Лысина над большим лбом вспотела — лоснится. Густые пышные усы еще круче завились, и их кончики топорщатся вверх.

Расторопные повара Ванфед с Ганькой! На столе уже пышет жаром картошка в мундире. Мясо отварили по-бурятски — бухулер[72]. Усадил гостей радостный хозяин. Смотрит на них не насмотрится.

— Со встречей, друзья!

Принялись за сочное мясо.

Наконец Магдауль не выдержал:

— Ты, Ванфед, царя ругал… Теперь хорошо?

— Нет. Плохо. Керенский продолжает войну… Он друг богатых людей.

— Твой есть больше-вик?.. Помнишь, мне баил?..

— A-а! Большевик, да, да. А ты, Волчонок, знаешь, кто такие большевики?

— Мало-мало знай. Эта… эта за бедных людей. Купца ругают, царя ругают… потом тюрьму ходят. Так, нет?

Горбинка носа у Магдауля покрылась каплями пота.

— Для начала и это хорошо. Да, в тюрьмах и ссылках много нас… Правильно, Волчонок, мы, большевики, боремся против войны, боремся за то, чтоб государством управляли люди труда, люди с мозолями на руках, как мы с тобой.

Магдауль вдруг таинственно спросил:

— Ванфед, скажи, кто така Ленин? Ты Ганьке баил.

— Ленин — человек большого ума, — Лобанов мучительно подбирал слова, чтоб собеседник понял его. — Это человек… сердце хорошее у него… Он болеет за таких, как ты, Волчонок. Хочет сделать новую жизнь, чтоб не было жуликов, как Тудыпка-приказчик, хочет купцов погнать, чтоб не обманывали таких, как ты, охотников и рыбаков.

— Аха, во-во! Обман не делай, цболочь! Рыбака не обман… омуль у него не харабчи![73] Охотника не надувай!..

Лобанов рассмеялся.

— Слава богу, и до тебя дошло, а то, бывало, чуть не колотил меня.

— Худо поминать, — затряс головой Волчонок.

— Ну, ладно, не буду.

Ганька заулыбался, рад он, что отец впервые согласился с Лобановым.

Пристально посмотрел Магдауль на друга:

— Тебе, Ванфед, жену нада… Король мастер сватать. Ох, какой мастер!

Ганька подскочил и выбежал из избы.

— Что это с ним? — усмехнулся Лобанов. И посерьезнел: — Нам разрешили домой возвращаться… в Россию. Оставались у меня там жена, сын… На Кешу Мельникова походил парнишка…

Тихо вернулся Ганька.

— Не знаю, живы ли, нет… Слышал, что жена вышла замуж… — Лобанов вздохнул и опустил голову.

Долго молчали. У Ганьки засверкали слезинки…

— Ведь прошло много годочков, — глухо добавил Лобанов.

— На Кешку походила? — порывшись за пазухой. Волчонок подал письмо. — Он бумагу тебе послал.

Долго читал Лобанов. Видимо, перечитывал письмо несколько раз. Потом поднял посветлевшее, помолодевшее лицо:

— Поеду к Кеше… Скоро с внуком буду играть! — усмехнулся в усы. — Кеша пишет, что «щуку съели, а зубы остались»… Да, подходит эта рыбацкая пословица!..

— Это пошто так?

— Про царя и про Керенского — царя, дескать, но стало, а война и порядки в государстве — те же — старые.

Долго Волчонок смотрел на Ванфеда, а потом рассмеялся:

— Хорошо сказала Кешка!..

Дверь распахнулась, вошел молодой крепыш. Глаза светлые, веселые.

— Вот, Коля, познакомься с моим талой Волчонком!

— Ого!.. Каков!.. Ну, недаром про тебя, Волчонок, легенды ходят в народе!.. Будем знакомы. Я — Кабашов, — крепко зажал рабочими руками руку Волчонка.

Магдауль удивленно уставился на мужика. Как все и не как все. Черная смоль волос, и острый взгляд, и добрая, как у Воуля, улыбка…

— Это твой тала, Ванфед? Уж очень насквозь видит.

Ванфед с Кабашовым расхохотались.

— Передай Кешке своему: посыльный будет через неделю…

…Магдауль с Ганькой навозили дров. А Вера обстирала старика. Предложила ему вымыться. Воуль замахал на нее руками.

Ганька встрял:

— Бабай, а я теперь в бане умею мыться. К нам приедешь, и тебя научу.

— Не-е, внучек, мне мыться нельзя, грех.

Ганька не стал спорить с дедом. Выскользнул тенью из зимовья, к своим дружкам пустился.

Магдауль с Верой пилят дрова, колют и составляют в поленницу, как это делают домовитые русские.

Вера русская, и Магдауль многое перенял у нее.

— У нас, у тунгусов, запасов не бывает — нарубил на ночь, и ладно, — шамкает беззубым ртом Воуль.

— Не всегда это хорошо, — с гордостью смотрит Магдауль на свою Веру.

Воуль пропустил слова сына мимо ушей.

— Э, Волчонок, баба-то у тебя работу любит.

Магдауль мотнул головой.

— Добрая жена мужа на вершину жизни возносит, а худая в грязь втаптывает.

— О чем баит бабай? — Вера положила в поленницу чурку, выпрямилась.

Волчонок перевел, пояснил значение слов.

— Правда. А старик-то у тя, Волчонок, и в самом деле мудреный.

Несколько раз Воуль заставлял Ганьку перечитывать страничку из тонкой книжки. Удивленно гладил бумагу, подслеповатыми глазами разглядывал крючки, палочки, кружочки, по которым внук читает слова и узнает мысль незнакомого человека.

— Эка диво какое! — такой маленький человек и выучился грамоте. А кто же тебя, хубун, обучил-то?

— Ванфед. Разве ты забыл? Я тебе сколько раз про него баил!

— А кто он такой?

— Поселенец один. Пилили мы с ним дрова. Теперь он живет в Алге.

— A-а, значит, руки черные, а голова светлая…

— Аха, бабай, голова светлая и