– А невесёлые тут места, – сказал он громковслух. – Небось, прежний Леший не так и досадовал, что проиграл!

Метнулась из чащи сова, чуть не задела крылом…

Как раз к темноте вышел Кий на поляну, где разделяласьтропа: направо пойдёшь – в топь попадёшь, налево пойдёшь – из болота невыберешься. Здесь Кий остановился. Набрал сухого валежника, высек Огонь, давайкостёр возгнетать. Устроился же он на самой росстани – там, где расходились дветропки. А просить позволения у Лесного Хозина и не подумал. Рассудил так:осердится – верней припожалует. Повечерял салом да хлебом, пожевал на заедкукислый леваш из сушёной тёртой черники – и лёг, завернувшись в тёплый меховойплащ, но глаз не сомкнул. Стал Лешего ждать.

Всем ведомо, как гневается Леший, когда в его владенияхукладываются спать на тропе. А уж на росстани, да не спросясь!.. Вотприблизилась чёрная полночь, безвременье, когда сменяются сутки, и вдруг безовсякого ветра зарокотали, жутким стоном застонали лесные вершины… лихой морозпробежал у кузнеца по спине, только он и виду не подал. Лежал себе, где лежал,не шелохнулся. Понял: Лесной Хозяин недалеко, пугать начинает, сейчас придёт сместа сгонять.

…Потом померещилось, будто кто зашагал тяжёлым великанскимшагом по лесу, ближе и ближе, кто-то выше самых высоких деревьев, с шумом итреском, ни дать ни взять вековые стволы переламывая, как сухие лучинки! Бежатьвпору без оглядки – но и в этот раз молодой кузнец не двинулся с места, толькона другой бок повернулся. И не дошёл до него великан, утих шум и треск – нототчас долетел бешеный топот разлетевшейся тройки, неистовый перезвонколокольцев: откуда бы взяться коням на узенькой тропке, в непроглядной леснойтемноте?.. А всё одно – мчится, храпит, вот сейчас копытами в землю вобьёт…

Тут уж Кий схватился одной рукой за железный наконечниккопья, а другой нашарил за пазухой оберег – громовое колесо, стиснул вспотевшейладонью. Да кто бы не напугался!.. Всё ближе топот, всё ближе взбесившиесяколокольцы… и вдруг минуло – только холодный ветер прошелестел над поляной,взъерошил кузнецу русые кудри. Далеко был в ту пору Перун, а всё ж помоглосеребряное колесо, дало силу выстоять против третьего страха. Стал Кий дальшеждать, терпеливо приманивать Лешего, точно зверя к ловушке. И приманил. Скороуслыхал в лесной тишине, как подкрался к нему кто-то сзади и – раз! – пнулв спину ногой, да тут же и отскочил. И ворчливо сказал человеческим голосом из кустов:

– Ты что не спросясь на моей дороге разлёгся? Уйди!

Не поднялся Кий, лишь отмахнулся, точно от комара. Сноваподкрался Леший и пнул его:

– Уйди с тропки, невежа, тебе говорю! Не то разумалишу, совсем погублю!

Но Кий знал – Леший может разум отнять только у того, ктокак следует испугается. И ведь дождался, чтобы Леший в третий раз к немуподошёл и показался в отблеске углей. И тут-то вскинулся молодой кузнец,обхватил его поперёк, подмял под себя:

– Ты, шишка еловая, у матери девчонку увёл?

Забился, затрепыхался Леший в его крепких руках, хотелвырваться, хотел страшным голосом закричать, но и того не возмог – сел Кий нанего верхом, показал серебряный оберег, пригрозил веткой красной калины:

– Где девчонка? Веди, а то знаешь что над тобой учиню!

Понял Леший – устами этого пропахшего дымной кузницейпаренька вещал ему сам Бог Грозы, властный выпустить Огонь в его лес, а самогооблечь звериной шкурой да так и оставить. И присмирел Хозяин Лесной, съёжился,горько заплакал:

– Да не со зла ведь… один я, избёнку и то некомуподмести… а мать, слышу, отказывается, решил – не нужна…

– Ладно, веди, – нахмурился Кий. – Отдашь безпроказ, может, помилую.

Он уже разглядел, что в этом заболоченном, заморённомлесу-ернишнике и сам Леший был никудышный: седой, сгорбленный, в одной рубахеоборванной, в поршнях дырявых.

– Это ты, что ли, – спросил Кий, – у ЖелезныхГор доселе жил?

– Жил, батюшка, – закивал Леший. – Так разветам жизнь? Вовсе дерева расти перестали, один мох… А что за лес был! Сосны донеба, куда здешним! Голубика была – во, с кулак! А малина! А земляника!..

– А что же вы, пришлые, – молвил Кий, –борового-то Лешего обидели? Скрутили да бросили. Не по Правде живёте!

– Обидели, кормилец, обидели, – покаялсяЛеший. – Это мы с дружком, тоже беглым, хмельного мёду опились… да как ужтут не напиться?

Поневоле жаль его сделалось Кию. И в который раз подумалкузнец: а ведь грянет несчастье с этих Железных Гор, несчастье, какогостарейшие старики не знавали. Теперь уже, сказывали, прилетал невиданный Змей –там корову порвёт, там за девкой погонится, там ручей или реку заляжет, нипройти без выкупа, ни проехать… Быть беде, что и Леший разбойный братомпокажется!

Так думал Кий, а руки с оберега между тем не снимал. Ипокорно привёл его старик-лесовик в самую крепь, в заросшее глухое урочище.Дунул, свистнул, топнул ногой – и обнаружилась покосившаяся избушка,приподнятая на угловых пнях, точно на птичьих ногах.

– Поправить бы избу, развалится, – посоветовалКий. Леший только носом зашмыгал:

– Кто же мне её поправит? И кого ради трудиться-то? Вотвнучку вроде завёл, и ту отбираешь…

Вошли они в избу. Поглядел Кий – так и есть, сидит девочка,шьёт что-то старательно, а вместо светца с лучинами яркая гнилушка мерцает.Увидела девочка Лешего, обрадовалась:

– Здравствуй, дедушка! А я твою свиту зашила! – ина Кия: – А ты кто? Фу, от тебя дымом пахнет…

Понял кузнец – уже облесела девочка, ещё чуть, совсемлисункой станет, маленьким лешачонком. Он сказал ей:

– Пойдём-ка домой! Тебя мать ищет, зовёт!

– Не пойду, – отмолвила девочка и губы надула: –Мне у дедушки хорошо, он меня белым хлебушком кормит, сладкими пряниками… вот!

Протянула ручонку, а вместо хлеба и пряников мох да сухойберёзовый гриб… Тут Леший вступился:

– Видишь, сама не хочет. Пускай у меня останется!

И уж протянул корявую лапу – по головке погладить. Толькомолодой кузнец чуть раньше успел: выхватил за плетёный шнурок серебряноеколесо, громовый оберег. И как подменили девчонку! Завизжала, за Кияспряталась:

– Дяденька!.. Пойдём к маме скорее! Домой!.. Хотя полетам какой он ей дяденька – так, братец старший, едва бородку завёл.

– Не серчай, дед, – сказал Кий. – Люди кЛюдям, а Лешие к Лешим, негоже иначе.

Взял девочку на руки, завернул в тёплый плащ, выглянул вдвери: утро уж близко. А старый Леший сел на подгнившую лавку и горькозагоревал:

– Опять я один…

На рубахе его были заплаты, положенные детской рукой,старательной, но неумелой.

– Ты вот что, дед… – молвил Кийпоразмыслив. – Боровой Леший отцу сказывал… В березняках за рекойлешачиха, слышь, овдовела, лешачата малые осиротели…