У Катрионы перехватило дыхание, а затем она бросилась вниз по лестнице навстречу четырем своим старшим детям, которые тоже стремились навстречу ей.

— Ох, дети мои! Мои прекрасные, прекрасные дети.

Графиня повторяла это снова и снова, а се нежное и красивое лицо стало мокрым от слез. Обнимая сразу всех четверых, она посмотрела на Ботвелла. Он понял, что сделал то, что нужно. Переждав несколько минут, лорд медленно спустился по лестнице.

— Добро пожаловать в Эрмитаж, — приветствовал он четырех юных Лесли.

— Спасибо, милорд, — поблагодарил за всех четырнадцатилетний наследник Гленкерка. — Благодарим вас за возможность встретиться с мамой.

— Последний раз, когда мы виделись, Джеми, ты звал меня дядя Френсис. Не хочешь ли звать меня так снова?

Или, раз ты уже почти мужчина, предпочтешь называть меня Френсисом?

Юный Джеймс переводил взгляд с матери на графа.

Мальчик был в замешательстве.

— Моя мама — ваша любовница? — наконец выпалил он.

— Джеми!

— Нет, дорогая, не брани парня.

Ботвелл повернулся к молодому Лесли.

— Да, парень. Твоя мать — моя любовница. Она давно бы уже стала моей женой, если бы не король, который рассердился на меня и не дает ей разрешения на развод. Если бы она получила свободу, мы бы поженились.

— Ты больше уже не любишь папу? — спросила девятилетняя Бесс.

— Я люблю лорда Ботвелла, дочка. Но с твоим отцом мы остаемся друзьями. А теперь хватит, дети мои, здесь холодно. Пойдемте в дом.

Они провели детей в уютную комнату, где в камине уже пылал веселый огонь, а слуги подали разбавленное вино и сладкие кексы.

— Дайте же мне на всех вас посмотреть, — счастливо проговорила Катриона. — О Джеми! Как ты вырос! Когда я видела тебя в последний раз, ты же еще был ниже меня!

— Следующей осенью я пойду в Абердинский университет, — важно ответил мальчик. — А весной, когда пажом станет Роберт, я уйду от кузена Роутса.

— Я так горжусь тобой, — с нежностью произнесла Катриона. И сын настолько забыл о своей взрослости, что прильнул к ней и обнял.

А взгляд графини перешел на двух младших сыновей, семилетнего Колина и шестилетнего Робби. Колин, уже находившийся в услужении у графа Роутса, начал приобретать лоск маленького придворного — в отличие от младшего брата, который до сих пор жил в Гленкерке и пока оставался все тем же маленьким грубоватым горцем.

— А почему вы не взяли с собой Аманду и Мораг? — спросила Катриона.

— Они еще слишком юны, — ответил Робби с видом невероятного превосходства.

Бесс метнула на брата уничижительный взгляд, так напоминавший ее бабушку, что Катриона рассмеялась.

— Боже, дорогая! Как же ты похожа на Мэг! — воскликнула графиня. — Еще несколько лет — и ты станешь прелестна!

Бесс зарделась, и ей это очень шло.

— Бабушка Мэг сказала, что не вынесет, если на Рождество мы все уедем. И что вы поймете, если она оставит Аманду и Мораг на праздники при себе.

— Понимаю, золотко мое, и я так рада вам четверым!

Сколько вы здесь пробудете?

— Нам с Колином надо вернуться к Роутсам в Эдинбург не позже чем через неделю после Двенадцатой ночи, — ответил за всех Джеймс. — А Бесс и Робби могут оставаться у вас до весны.

— Ботвелл, негодник! Что же ты мне не сказал? Нам придется нанять учителя! Нельзя же Бесс и Робби пропускать уроки целую зиму!

Граф засмеялся.

— Если бы я тебе сказал, то это уже не было бы сюрпризом. А что касается учителя, то я сам смогу давать им уроки.

Френсис Хепберн был в совершеннейшем восторге оттого, что дети Катрионы приехали в Эрмитаж, и тут открылась новая сторона его характера. Он любил детей и всегда был добр с ними. Преодолев первоначальную неловкость, вызванную разладом родителей, юные Лесли быстро освоились и стали наслаждаться как Эрмитажем, так и обществом графа. «Как печально, — думала Катриона, — что Маргарет Дуглас посеяла отчуждение между своими детьми и их отцом».

А в ночной тьме, когда граф лежал, глубоко войдя в нее, он вскричал:

— Ох, нежнейшая любовь моя! Подари мне сына, подари детей, похожих на гленкерковских. Наших с тобой, любящих, которых мы воспитаем уже в новом веке.

Того же хотела и Катриона. О Боже! Как страстно она желала почувствовать у себя под сердцем ребенка! И если бы она могла надеяться, что, узнав о ее беременности, король смягчится, — она бы понесла. Но слишком хорошо зная злобность Джеймса, графиня выжидала, так как понимала, что теперь он использует ее в своей борьбе с Ботвеллом, а если у них появится ребенок — он станет в руках у монарха самой ценной картой. Нельзя было позволить ему получить такой козырь. Но сердце у Катрионы болело — так отчаянно ей хотелось ребенка от Френсиса Хепберна.

На Рождество, когда все обитатели Эрмитажа сидели за обеденным столом, прибыли два вестника, отмеченные гербами герцога Леннокса. Ботвелл оставил праздничный стол и уединился с этими людьми почти на час. Вернувшись, он тихо сообщил Катрионе:

— Рано утром я должен отправиться в Эдинбург. Не говори детям. Не хочу портить им праздничный день.

Граф закончил обед, а затем позвал мальчиков:

— Идемте, парни! Я обещал, что сыграем в керлинг. Кат, любовь моя, позаботься о ленноксовских людях. Бесс, а ты не хочешь тоже пойти и вдохновить нас на великие победы?

Катриона присмотрела, чтобы люди герцога были хорошо накормлены, а ночью легли спать в теплые постели.

Позаботилась и об их лошадях. Затем, взяв свой плащ, графиня отправилась к небольшому лесному пруду неподалеку от замка, где граф играл в керлинг с ее сыновьями. Даже маленькой Бесс дали метлу, и она неистово носилась по льду. Ее темно-каштановые кудри летали по ветру, щеки раскраснелись, а карие глаза сверкали. Катриона не знала, кто больше сегодня наслаждался — дети или сам Ботвелл.

Граф, очень красивый в своих юбках, играл вместе с Бесс против троих мальчиков. Катриона их всех подбадривала, и ее сердце наполнялось счастьем. Именно этого она хотела превыше всего на свете — быть вместе с Френсисом и своими детьми. И на короткий миг мечта осуществилась.

Тем вечером, проводив детей спать, они с Ботвеллом сидели в ее спальне, уютно устроившись в большом кресле перед камином. Долгое время оба молчали. Граф лишь рассеянно поглаживал прелестные волосы своей возлюбленной и наконец сказал:

— Леннокс сообщает, что канцлер Мэйтлэнд проводит рождественские праздники в Холлируде и уговаривает Джеймса назначить цену за мою голову. Какое дерьмо! Высоко же он метит, этот господин Мэйтлэнд! Завтра отправлюсь в Эдинбург и закрою это дело раз и навсегда. Если мне удастся встретиться с нашим кузеном-королем, то, возможно, я смогу переубедить этого упрямца.