– А это что? – ткнул Алан в коричневый конверт.

– Статья обо мне, появится в завтрашних газетах. Кертис велел прочесть.

– Не читай! – сказал Алан.

– Но я должна.

– Ничего ты не должна. Никогда больше не читай эту грязь. – Из его голоса исчезли все следы добродушного юмора. – Нельзя этим отравляться, Лора. Ты самый чистый, самый естественный человек, какого я видел в жизни. Хочу, чтобы ты победила.

Она улыбнулась.

– А я хочу, чтобы победил ты.

Они посмотрели друг другу в глаза. Для Лоры поддержка Алана в такой момент была счастьем. А Мейбл поспешила сбить торжественный тон:

– А как же я, черт побери?

И они расхохотались.

– Так, несу тебе чай. Надо прийти в себя, вечером очередной полуфинал. Потом ланч приготовлю. Жарить-варить не умею, бутерброды с ветчиной и сыром пойдут?

– Еще как. Спасибо.

– На твоем месте я бы это есть не стала, – шепнула ей на ухо Мейбл. – Вдруг яду подсыплет.

Лора продолжала смеяться, даже когда Алан вышел из столовой.

Теперь, чувствуя себя намного увереннее, она посмотрела на тот коричневый конверт. Алан прав, нужно быть выше этого. После разговора Лоре стало намного лучше, и все же она считала нужным выяснить, что о ней думают.

Она вытащила бумаги из конверта.

Первый лист – письмо юриста, представляющего газету. Он сообщал, что газета намерена опубликовать этот материал завтра, и, если Лора Баттон имеет что возразить, просьба сделать это до конца рабочего дня.

Отложив в сторону письмо, она перешла к самой статье.

«ЛИРОХВОСТ – ЛГУНЬЯ?» Таков был заголовок. Дальше история: по мнению некоего полицейского из Гуган-Барры, бабушка Лоры, Хетти Баттон, убила своего мужа. Полицейский, расследовавший это дело, подозревал, что к убийству была причастна и четырнадцатилетняя Изабел, которая после смерти отца взяла фамилию матери и звалась Изабел Баттон. Полицейский, Лиам О’Грэди, давно умер, но газета взяла интервью у его дочери: дескать, отец, бедолага, всю жизнь добивался справедливого наказания для тех, кого считал виновницами смерти своего друга Шона Мерфи. Шон женился на Хетти Баттон, англичанке, устроившейся няней в местную семью. Брак был вроде бы по любви, у них вскоре родилась дочь, но Хетти оказалась странной, не любила выходить в город, ни с кем не общалась, стала парией. Шон был не дурак выпить, но он работал на ферме, все жилы из себя тянул, честный человек. На вопрос, не был ли Шон склонен к насилию – когда после его смерти вдову подвергли досмотру, по всему ее телу обнаружились и новые, и давно зажившие следы от ударов и порезов, – дочь полицейского отвечала: про это ей ничего не известно, и даже если так, факт остается фактом: мать и бабушка Лоры Баттон убили ее деда.

Лоре стало плохо. Но она заставила себя читать дальше.

Шона Мерфи нашли в ручье, лицом в воде. Он захлебнулся на мелководье. Высокий уровень алкоголя в крови и травма затылка, нанесенная тупым предметом. По словам Шейлы, дочери полицейского, ее отец был убежден в виновности Хетти, но так и не сумел собрать улики. Хетти забрала дочь из школы, и с тех пор они жили очень замкнуто, их отношения с соседями сводились к шитью и ремонту одежды. О’Грэди не спускал с них глаз, надеясь, что когда-нибудь преступницы себя выдадут, но этого так и не случилось.

Он сошел в могилу, чувствуя, что подвел друга, не сумел за него отомстить. Что касается матери Лоры, она, по словам дочери полицейского, была «простушкой», и, что бы Шейла ни думала о ее соучастии в убийстве Шона Мерфи, «Том Тулин – негодяй, спал с умственно отсталой женщиной. Неудивительно, что ребенка они спрятали». Поведение Лоры в ночном клубе нисколько Шейлу не удивило. «Она вовсе не такая тихоня, какой прикидывается. Сладко поет, да только все врет. Такая же врунья, как ее мать и бабушка».

Лора задыхалась. Пыталась, но не могла вдохнуть. И ни звука не могла издать. Перечитывала снова и снова: ее любимых, маму и Гагу, раздирают на кусочки – через десять лет после того, как они умерли и упокоились в могиле. Все их секреты вывернуты наизнанку, память их замазана мерзкой и подлой ложью, с которой они устали бороться, ничего от их характера, их жизни не осталось в памяти, от веселья и счастья, что наполняли дом ее детства, – только эта темная, холодная, склизкая ложь.

А виновата во всем она. Это из-за нее все – покинула свое убежище и навлекла беду.

Надо было оставаться на горе.

– Мне кажется, она в шоке, – заявила Селена, оперная певица. Дыхание ее отдавало дымом: она только что вернулась из сада, выкурив очередную ментоловую сигаретку и воображая, будто никто этих ежечасных отлучек не замечает.

Полуфиналы «Поиска звезд» закончились, все, кто прошел в финал, собрались теперь в этом доме. Ночью прибыли двое последних: девятнадцатилетний маг Спаркс и юный, очаровательный исполнитель песенок в стиле кантри Кевин. Пройти в финал должен был только один, но голоса разделились поровну, зрители запали на обоих – и Джек, поддавшись слабости, не смог сделать выбор и взял в финал обоих. Так завершилась неделя безумного напряжения и слез. Благодаря милосердию Джека финала – в следующие выходные – дожидались шестеро участников, которым предстояло прожить вместе целую неделю, готовясь к заключительному туру. И теперь пятеро участников столпились вокруг кровати Лоры. Лора, свернувшись клубком, смотрела в пустоту и никому не отвечала.

– Да, явно в шоке, – подтвердил Мастер Брендан, демонстрировавший цирковые номера в паре с Элис. – Эта история даже меня доконала, могу себе представить, как себя чувствует она.

– Вот что я люблю! – признался Кевин, исполнитель кантри.

Исполнив песню в честь своей не названной по имени пассии, признавшись ей в любви с экранов телевизоров, он набрал полмиллиона просмотров на YouTube. И пожалуй, не милосердие, а здравый расчет побудил Джека сохранить столь популярного исполнителя до финала. Кевин тем временем перенес свою страсть с той, кого он воспевал в прямом эфире, на Элис, пару Брендана в цирковом дуэте.

– Она слышит нас? – громко спросила Элис. – Может, ее удар хватил и она нас не слышит? Или нервный срыв?

– Разумеется, слышит, – вмешался Алан. – Просто не хочет отвечать.

– Идиотка хренова, – добавила Мейбл.

– Повежливее не помешало бы! – вступился за свою очередную пассию Кевин.

– Чувство юмора не помешало бы! – рявкнул Брендан на исполнителя кантри, вздумавшего увиваться за его феноменально гибкой партнершей, которую он и сам много лет втайне обожал. Когда они познакомились, ему было двадцать четыре, а ей четырнадцать, и при такой разнице в возрасте он долго не считал себя вправе говорить о своих чувствах, но теперь ей исполнилось двадцать два года, ему – тридцать два, и можно бы объясниться, если бы не путался под ногами этот придурок с песенками.