- О чем ты там пишешь? - кивнул он на Наташинблокнот.

- Да так, размышлизмы свои...

А с ней он мусор на улицах не обсуждал...Конечно, они оба видели одно и то же, но Наташа была в наушниках.

Без наушников ее мозг превращался в сырой фаршсо вкусом крови. Ее швыряло из стороны в сторону: то захлестывало чувством виныперед Евгенией и Алексеем, то переполняли обиды на них же - за нелюбовь к ней,за избиения, за "воспитывание" вместо поддержки в подростковомвозрасте, за ложь об усыновлении. Пропало доверие к целому миру, Наташа словноотгородилась ото всех невидимым панцирем, чтобы не обижали больше, хотя бы дотех пор, пока она снова не встанет на ноги. И сквозь все это пробивались новыемысли, которых раньше в ее голове не бывало: "Кто я? Кто моя мать, ктоотец? На кого я похожа? Сколько у меня родственников - настоящих, по крови, неэтих?"

- Ты счастлив со мной? - спросила она, глядя наего вновь грустное, замученное лицо.

Максим отпил кьянти из круглого бокала издешевого толстого стекла и, поразмыслив немного, ответил:

- Я счастлив с тобой. Но у тебя сейчас трудныйпериод в жизни, и я за тебя беспокоюсь. Это отвлекает от счастья.

Элегантно отпилив ножом кусочек стейка, бросилдело на полпути и добавил:

- Все, что тебя мучает, необходимо вытащить наповерхность. Тогда ты сможешь с этим справиться. Замалчивать, отвлекаться,запивать - не поможет...

Продолжить тему опять не удалось.

- Натали! - позвал сбоку какой-то француз, иНаташа взволнованно оглянулась...

Нет, это не ей. Парень просто окликнул своюподружку, которая отстала, бесконечно фотографируя узкую улочку.

- Я очень скучаю по Франции, - призналась она. -Хоть еще мало времени прошло, но я как подумаю, что это все, больше туда невернусь...

Она замолчала, пытаясь побороть подкатывающиеслезы.

- Почему Дима называет тебя Подсолнухом? -спросил Макс о том, чего еще не знает о ее жизни во Франции.

- На актерском мастерстве нам задали подготовитьпантомиму: изобразить растение, - объяснила девушка. - Я выбрала подсолнух,тренировалась дома, и Дима за всем этим наблюдал.

- А мне покажешь, как выглядит подсолнух?

- Вот так.

Наташа руками изобразила листья, задрала головук небу и довольно заулыбалась - все просто, но какая же сложная работа уактеров! Глядя на ее солнечное, удовлетворенное жизнью, беззаботное круглоеличико, нельзя было не улыбаться - это был подсолнух в чистом виде, и Максзадорно расхохотался:

- Обалдеть!

Какое талантливое, моментальное включение -полсекунды - и все, роль, такая, что не отличишь от реальности. Наташа грустноулыбнулась ему в ответ.

"Ренессанс означает"возрождение".

"Можно смириться с тем, что моя история -такая. Можно вычеркнуть из памяти то, что уже давно пройдено. Начать житьзаново, как говорит Макс. У меня есть родители, которые меня родили, и другие -которые вырастили."

"Я полностью русская, или вдруг иностранкана четверть, как он?"

"Когда у дерева нет корней, его легкоопрокинет любой ветерок..."

"Он влюблен?"

"Я не могу сделать так, чтобы у меняисчезло чувство вины. Но я могу сделать и что-то хорошее в этой жизни."

Эта постоянная смена впечатлений, нагромождениеновых информаций, расходование энергии ежедневно под ноль - все, действительно,помогало морально.

Следующий день до обеда они провели в кровати. Заокнами шумел ливень, в комнате было темно и мрачно, они сидели на постели другнапротив друга, и Наташа с интересом училась у Макса "развитиючувственности", как он это назвал. Он уже научил ее раньше ощущать теплопламени, представляя, что держит руку над горящей свечой; и чувствовать холодна ладошке, когда он якобы кладет ей кубик льда. Это были знакомые ощущения, иНаташа легко вызывала их на коже каждый раз по своему желанию. Максим дажепохвалил, что так быстро научилась - обычно легче дается что-то одно, теплолибо холод.

А сейчас обыгрывал прикосновения.

- Закрой глаза. Почувствуй силу нажима,температуру моей кожи. Запомни эти данные, - он медленно провел ладонью по всейее руке. - Теперь повтори это прикосновение мысленно, без меня. Чувствуй, кактепло моей руки спускается от плеча до кисти. С открытыми глазами сможешь?

- Нет, с открытыми отвлекаюсь.

- Окей. Получается?

- До локтя хорошо чувствую, дальше теряю.

- Прикоснись ко мне там, где чувствуешь, с тойже силой. Сделай так, как будто хочешь продемонстрировать мне свои ощущения.Трогай меня, а чувствуй это прикосновение на своей коже. Поняла?

Она поняла. Поняла гораздо больше. Ласкать его иполучать от этого удовольствие своим телом. А ведь плечо - это только начало...Мысли сразу скакнули до самого интересного момента:

- А чем я буду чувствовать, лаская твой член ияйца?

Он рассмеялся:

- Бог ты мой, мы только до локтя дошли! - идобавил серьезно: - Наташ, спешка и хороший секс - вещи несовместимые.

Она открыла глаза и прекратила свои действия.

- А то, что в порнухе показывают, - возразилаона, - там все так быстро, без прелюдии, без нежности... Спешка же. Но мужчинамнравится именно так.

Максим ухмыльнулся:

- Ты пересмотрела порнухи больше, чем я, так чтоеще неизвестно, кому больше нравится!

- Да просто тебе не нужно - у тебя всего того жев реальной жизни навалом было!

Макс сейчас с удовольствием закурил бы сигарету.Просто так, для поддержания беседы в полумраке. Тут где-то были сигареты длягостей отеля.

- Ты не против, если я покурю? - поинтересовалсяон, слезая с кровати.

На столике у входа лежала запечатанная пачка и"пробник" спичек с эмблемой отеля. Наташа не возражала, она ужепривыкла, что этот мужчина все решает сам; только развернулась к нему лицом,сев по-турецки - голенькая, в маленьких трусиках, как он любит. Он встал уоткрытого окна, прислонившись к раме, вдыхая влажный свежий воздух с ароматомдождя вперемешку с сигаретным дымом. Дым понемногу проникал в комнату, и этотзапах напоминал Наташе подростковые годы, одно из первых впечатлений близостиМаксима Викторовича - там, в беседке возле "Мельницы", после первогопоцелуя, когда он курил, а она его разглядывала. Да, она определенно увязла впрошлом. А он изменился с тех пор. Он изменился даже со времени их последнегорасставания полгода назад - Наташа не знала, бояться ей или радоваться - Максуверенно выходил за границы привычного, за границы приличного. Она всегда зналаего как чуткого, трепетного любовника, а в последнюю неделю открыла в нем такуюжгучую смесь инстинктов, развращенности и необузданности, что опасалась несоответствовать. Он мог в любой момент полезть ей под юбку, оставаясь при этомвнешне совершенно невозмутимым, и только взглядом выдавая (или специальноизображая, Наташа не разбиралась) неприкрытую похоть. Нет, он не похоронил всебе той чуткости сентиментального романтика, но у этого алмаза появиласьдорогая огранка. В "Мельнице" семь лет назад она робко заводиларазговор о сексе в принципе, а сейчас - спрашивала: