В июне писали о коронации Георга Пятого. Тогда тоска по дому стала нестерпимой. Американцы любили такие истории из Англии; в каждой газете и журнале этому событию посвящались целые развороты. Бэлль помнила волнение, которое она испытала, когда короновали Эдуарда Восьмого, праздничные декорации и поднятые флаги. Мог водила ее в Уайтхолл посмотреть на церемонию — Бэлль никогда не забудет золоченую карету и приветственные крики собравшихся. В тот день на улице устроили праздник, кто-то выкатил пианино, и почти всю ночь пили и танцевали.

Когда Бэлль охватывала пронзительная тоска по дому, девушка пыталась убедить себя в том, что живет здесь намного лучше, чем в Англии, но ее долг перед Мартой не шел у нее из головы. Здравый смысл и любовь к цифрам говорили о том, что затраты на нее с лихвой окупились уже много месяцев назад. Марта просто жадная, хитрая стерва, которая держит ее за дуру.

Бэлль скопила достаточно денег, чтобы уехать из города, но вернуться в Англию ей было не на что. К тому же поговаривали, что у Марты повсюду осведомители. Ей тут же донесут, если одна из ее девушек купит билет на поезд. Марта отправит на станцию кого-то из своих людей, чтобы вернуть беглянку.

Девушка успокаивала себя тем, что это всего лишь сказка, чтобы запугать проституток, но все равно боялась рисковать, потому что прекрасно знала — если ее поймают, Марта обязательно ей отомстит. Она продаст ее еще до захода солнца, и не в соседний дом на Бейсин-стрит, а на несколько кварталов дальше, где ей придется за день обслуживать от сорока до пятидесяти мужчин. Хозяева этих борделей пристально следили за своими девушками и избивали их за любые проступки.

Был еще один страх — забеременеть. Пока что Бэлль была защищена, как и остальные девушки в доме, но она знала, что в других борделях о проститутках заботятся гораздо меньше. Тогда перед ними встает выбор: либо идти к мамаше Лу, мулатке, которая помогала избавиться от нежеланных детей, либо рожать и пытаться умаслить хозяйку своего борделя, чтобы та позволила оставить ребенка. Бэлль знала, что Марта ни за что не согласится, чтобы кто-то из девушек в ее доме оставил ребенка. В глухих переулках стоят бордели, где в комнате наверху живут несколько младенцев и детей постарше. Однако Бэлль слышала, что их накачивают «Покоем» — приправленным настойкой опия ликером, придуманным доктором Годфреем. А когда они вырастают, их отправляют на ферму. Еще в Лондоне Бэлль слышала о женщинах, которые живут на фермах и присматривают за детьми. Там малыши не получают ни родительской любви, ни ласки, часто их даже кормят плохо. Поговаривали, что в Америке происходит то же самое.

Бэлль чувствовала, что должна изо всех сил угождать Марте. Ее не покидало чувство, что она не нравится этой женщине. Это ощущение не подтверждалось ничем, кроме мрачного взгляда и нескольких резких слов, но девушки часто рассказывали ей о том, какой мстительной была Марта в отношении тех, кто ее расстраивал.

Бэлль нелегко было подлизываться к мадам, как это делали остальные. Она пряталась от Марты, когда читала газету или книгу, подозревая, что любовь к чтению выделяет ее среди других девушек, и всегда держала свое мнение при себе. Но Бэлль трудно было оставаться покорной, она не могла разыгрывать из себя овечку в угоду женщине, которая покупает и продает людей.

Поэтому она вспомнила слова Хэтти и поняла: мужчина, который согласился бы сделать ее своей содержанкой, — единственный выход из создавшегося положения. Бэлль не хотела выходить замуж. Было бы непорядочно связывать себя с кем-либо узами брака, ведь она намерена сбежать. Но женатый мужчина, который содержит любовницу, сам предает и поэтому заслуживает того, чтобы быть обманутым.

Каждую ночь Бэлль записывала в свой дневник имена всех господ, которых обслуживала, а позже размышляла о каждом из них и делала пометки: что думает о нем, как он выглядит, как часто наведывается в бордель, является ли она его любимицей. Были мужчины, которые регулярно посещали Марту и всегда спрашивали Бэлль. Из них девушка выделила тех, кто ей особенно нравится, тех, кто дарит подарки, и, наконец, тех, кто, по ее мнению, был достаточно богат, чтобы содержать любовницу.

Список сократился до двух кандидатур: Фальдо Рейс, балагур из Техаса, который занимал какой-то важный пост на железной дороге, и капитан Эван Хантер, владевший несколькими судами, курсирующими из Нового Орлеана. Фальдо было чуть больше пятидесяти, в Хьюстоне у него была жена и четверо взрослых детей. Эван был моложе, ему было сорок семь лет. Он никогда не говорил ни о жене, ни о детях. Жил он в Батон-Руж.

Необходимо было выяснить, есть ли у этих двоих легальный бизнес в Новом Орлеане или же они приезжают сюда только для того, чтобы зайти к Марте повидаться с ней.

Бэлль мешало то, что Марта не поощряла, когда мужчины оставались в комнате девушки более получаса. Это правило было основано на том, что на идущих непрерывной чередой мужчинах она зарабатывает намного больше, чем на одном, который проводил с проституткой несколько часов или даже ночь. Полчаса — подходящий промежуток времени для секса, но времени на разговоры не оставалось. Можно было поговорить в гостиной, но там находились другие девушки и Марта. Они слушали навострив уши, поэтому Бэлль не могла даже надеяться на откровенный разговор с кем-либо из клиентов.

Однажды в пятницу вечером, в конце июля, лил такой сильный дождь, что водосточные трубы не могли достаточно быстро справиться с потоком воды и Бейсин-стрит превратилась в настоящую реку. Девушки сказали, что это ураган, а потом только и говорили об ураганах, о том, как это ужасно, когда с домов сносит крыши и вырывает с корнями деревья. Марта согласилась: да, это ураган, хотя для ураганов еще рано, но она заверила, что девушки преувеличивают и за все годы жизни в Новом Орлеане она только один раз видела, как сорвало крышу.

В Англии Бэлль десятки раз видела такие дожди, но на улице всегда было холодно. Этот же дождь был похож на теплый душ. Она не удивлялась, что люди все равно ходят по улицам, несмотря на то что промокли до нитки.

Но в дождь посетителей было немного. До девяти вечера заглянуло только двое. Тапер чах у пианино, а девушкам было так скучно, что они стали подтрунивать друг над другом.

Анна-Мария, которая, как Бэлль узнала по крайней мере год назад, была чрезвычайно вероломной, спросила Сюзанну, почему та выбрала зеленое платье, ведь в нем ее лицо приобретает землистый оттенок. В ее словах не было ни капли правды — у Сюзанны были блестящие медные локоны, и зеленый цвет ей очень шел.

— Не хочу показаться злюкой, — с притворной улыбкой продолжала Анна-Мария, — просто я подумала: кто-то должен открыть тебе глаза.

— Кто-то должен открыть глаза тебе: ты лживая сучка, — ударила Сюзанна Анну-Марию ее же оружием; она встала и грозно взглянула на свою товарку. — Ты завидуешь мне потому, что тот богатый банкир выбрал вчера меня.

— Он никогда больше не будет тебя спрашивать, когда узнает, какая ты грязнуля, — огрызнулась в ответ Анна-Мария, вскакивая со стула. — Я знаю, что ты не моешься между посещениями клиентов — воняешь, как хорек.