Сделав все нужные приготовления, дон Пабло со всем семейством весело отправился к тому месту, где высились хинные деревья. Манча – так называется участок земли, где они растут, – находилась в нескольких сотнях шагов от жилища, почему лошадь и мула оставили в конюшне, насыпав им в виде корма плоды «мурумуру», пальмы особой породы, на которые они весьма охочи; свиньи и дикие кабаны также очень любят эти плоды, отыскивая их зерна даже в конском и коровьем помете; не брезгуют ими и черные коршуны, особенно когда бывают голодны.

Едва только начало светать, как наши каскарильеры вышли из дому, потому что в этих странах хороши только утренние и вечерние часы, – единственное время, когда можно работать, не страдая от зноя.

Дорога, по которой они шли, пролегала вдоль берега реки и привела их к рощице белоствольных деревьев с серебристой листвой. Очертаниями ствола и расположением ветвей они походили на пальмы, хотя и не принадлежали к этой породе; это были так называемые амбаибы, и дон Пабло очень быстро узнал их.

– Я нисколько не удивился бы, – заметил он, – если бы увидал на их ветвях странное животное, питающееся почти исключительно листьями этих деревьев.

– Ты говоришь, папа, о ленивце101 —спросил Леон, который успел прочесть не один том Бюфона.

– Да, – ответил дон Пабло. – Англичане называют его тихоходом или айем. Существует два-три вида ленивцев, которых французские натуралисты, по своему обыкновению, подразделили на отдельные породы, вопреки сходству нравов, свойственным этим своеобразным животным.

– Я читал у Бюфона, – сказал Леон, – что ленинец самое жалкое из всех созданий. Он будто бы не в состоянии перебраться с одного дерева на другое и всю жизнь проводит на одном; когда же он съедает на нем все листья, то, не желая утруждать себя спуском, он просто валится на землю, и, чтобы, пройти расстояние в два метра, ему требуется больше часа. Верно ли это, папа?

– Нет, дитя мое, все это сплошные выдумки. Правда, ай не слишком быстро передвигается по земле, но он, подобно орангутану 102 и другим лазающим обезьянам, и не предназначен природой для этого. Самое строение его тела достаточно ясно свидетельствует о том, что он приспособлен только для жизни на деревьях, по которым он лазает достаточно быстро, чтобы добывать себе пищу и удовлетворять всем своим потребностям. Он чувствует себя как нельзя лучше на ветвях или, вернее, под ветвями, потому что в противоположность белке и обезьянам ленивец двигается всегда спиной вниз; он делает это с легкостью, так как его длинные загнутые когти как будто нарочно созданы, чтобы обхватывать самые толстые сучья. В таком положении, благодаря своей чрезвычайно длинной шее с девятью позвонками – единственное явление у млекопитающих, – он легко достает листья, находящиеся поблизости; в этой же странной позе он и спит. Что же касается рассказов, будто ай проводит всю свою жизнь на одном дереве и валится с него, чтобы не спускаться по стволу, – все это басни, которым Бюфон слишком легкомысленно поверил. Хотя ленивец не спускается на землю, если может обойтись без этого, он, однако, свободно перебирается с дерева на дерево, и в тех случаях, когда ветви слишком удалены одна от другой, он отлично умеет пользоваться порывом ветра, который приближает их к нему, и, ухватываясь за них, «перекочевывает» куда хочет. Так как он никогда не испытывает жажды и может жить, питаясь одними листьями, он остается на дереве до тех пор, пока находи себе там, пищу.

– Но взгляните, – воскликнул, дон Пабло, – сколько амбаиб объедено дотла! Это мог сделать только ай!

– Ай! – повторил чей-то жалобный голос.

– Я так и думал! – воскликнул дон Пабло, рассмеявшись при виде удивленных физиономий своих спутников. – Это он и есть, он сам себя назвал.

Взглянув туда, куда указывал дон Пабло, все увидели небольшого зверька величиной с кошку, с грубой, шерстью цвета сухой травы; на спине у него было черное пятно с тускло-оранжевой каймой. Хвоста у него не было совсем, а круглая плоская мордочка также напоминала лицо человека, как и у большей части обезьян…

– А вот и другой! – воскликнул Леон, показывая пальцем на верхушку дерева, где действительно висел, уцепившись за ветку, второй ленивец, немного отличавшийся размерами от первого: вероятно, это была самка.

Вообще эти животные всегда встречаются парами. Оба ленивца, поняв, что их заметили, стали испускать свои жалобные крики, столь неприятные для слуха, что некоторые даже высказывают предположение, будто природа наделила ими это животное, как средством отпугивать врагов.

Дон Пабло думал пройти мимо, но Гуапо, которому хотелось зажарить себе на обед хоть одного из них, попросил подождать несколько минут, пока он поймает ленивца. Дерево было невысокое, и индеец свалил его несколькими ударами топора. Оба айя упали на землю вместе с амбаибой. Гуапо подошел к ним, соблюдая некоторые предосторожности, так как зверьки, по-видимому, решили защищаться, вопреки уверениям Бюфона, утверждающего, что они позволяют захватить себя без всякого сопротивления. Оба ленивца, лежа на спине, быстро махали в воздухе лапами и, несомненно, исцарапали бы не на шутку всякого, кто решил бы приблизиться к ним.

Но Гуапо поступил иначе. Отрезав две ветки, он кинул по одной из них на грудь каждого животного; несчастные ленивцы тотчас ухватились изо всех сил за сучья. Тогда индеец, отдав топор Леону, взял в каждую руку по ветви и понес, вместе с айями. Он решил пока не убивать их, потому что, по его словам, они вкуснее, если их зажарить сразу после того, как их зарезали.

Несчастные ленивцы тотчас ухватились изо всех сил за сучья

Наши каскарильеры отправились дальше и через несколько минут добрались до маленькой лужайки, метров в пятьдесят в ширину; Гуапо бросил ветви вместе с ленивцами прямо на землю и, как ни в чем не бывало, спокойно удалился.

– Разве они тебе уже не нужны? – с удивлением спросил Леон.

– Нет, – возразил Гуапо, – но не бойтесь: на обратном пути мы найдем их тут же. Если бы я унес их в лес, они могли бы взобраться на дерево, пока мы занимались бы своим делом, а теперь им понадобится не меньше шести часов, чтобы доползти до леса.

Дон Пабло рассмеялся и, прежде чем покинуть поляну, обратил внимание всех на конические бугры земли, воздвигнутые термитами, или белыми муравьями. Было рано, воздух еще не успел накалиться, и термиты еще не выходили из своих жилищ. Осмотрев внимательно эти исполинские муравейники, возвышавшиеся, словно солдатские палатки, на опушке, наши беглецы вошли в лес и вскоре очутились у подножия хинных деревьев.

Первый удар топора нанес Гуапо: это было началом работы, которая могла растянуться на несколько лет, и вместе с тем началом благосостояния тех, кто ее предпринимал. Когда первое дерево было срублено, индеец тотчас же взялся за второе, стараясь подсечь его как можно ближе к корню.