Основываясь на рассказах миссионеров, долго считали, что пары кураре вредны и что поэтому индейцы поручали изготовление кураре старухам, жизнь которых уже не имела никакой цены и которые падали жертвами этой опасной работы. Индейцы, как было выше упомянуто, безопасно глотают кураре, употребляя его в качестве тонического средства, и Гуапо несколько раз попробовал его на вкус, чтобы по горечи жидкости узнать, достаточно ли сгустился яд.

Смертоносная отрава, которой индейцы Южной Америки пропитывают свои стрелы, не всегда приготовляется из мавакуры: некоторые употребляют корень, называемый «кураре де раиц», другие делают смесь из сока амбихуаски, табаку и красного перца, прибавляя к ней кору барбаско, а также растение, известное под названием «сарпанго». Из всех этих веществ наиболее сильным ядом является амбихуаска, но она неудобна тем, что приготовление ее очень сложно и требует большого труда.

Едва успел Гуапо закупорить фляжку с ядом, как в воздухе послышалось щебетание, смешанное с пронзительными криками. Все посмотрели наверх и увидали над своими головами целую стаю крупных птиц, которые вдруг опустились и уселись на вершине высокого дерева. Там они продолжали свою беседу, но уже не так шумно, и начали перебегать с ветки на ветку, принимая в то же время странные позы, а именно, свисая спиною вниз и брюшком вверх. Оперение у них на всем теле было синего цвета, с металлическим оттенком, а клюв белый; в длину они имели до пятидесяти сантиметров. Это были ара, или мекао.

Наш индеец, не говоря ни слова, схватил свой сарбакан и стрелы и прокрался кустарниками к дереву, на котором сидели птицы. Там он несколько минут оставался в неподвижности, затем, вложив стрелу в сарбакан, поднял это оружие, поднес его к губам, держа один конец близ самого рта, что требовало немалой сноровки, так как трубка была очень длинна. Затем, набрав побольше воздуха в легкие, он дунул в трубу, и в то же мгновение один из мекао начал вытаскивать клювом стрелу, впившуюся ему в бок; однако, несмотря на все его усилия, острие осталось в ране. Минуты две спустя птица затрепыхалась, потеряла равновесие и, повисев немного на дереве, упала на землю, между тем как Гуапо, вложив новую стрелу в сарбакан, наметил следующую жертву. Эта картина повторялась, пока все птицы не были перебиты. Леон подбежал, чтобы помочь индейцу подобрать добычу, и насчитал не меньше шестнадцати штук. Даже этого небольшого промежутка времени оказалось достаточно, чтобы убить их.

Индейцы предпочитают сарбакан ружью, и причина этого довольно ясная. При первом выстреле все птицы, оставшиеся в живых, без всякого сомнения, улетели бы. Кроме того, убить одним выстрелом мекао, сидящих на вершине дерева, очень трудно, тогда как при помощи сарбакана стрела не только бесшумно взлетает на высоту тридцати-сорока метров, но даже самой легкой раны достаточно, чтобы повлечь за собою смерть. Из этого оружия легче попасть в предмет, находящийся на известной высоте, даже в совершенно вертикальном положении, чем в каком бы то ни было другом направлении, почему индеец, не боясь промахнуться, охотнее стреляет в птицу, сидящую на вершине дерева, чем на низкорослом кусте.

Как мы уже упоминали, кураре можно глотать без всякого вреда, а тем более можно есть дичь, убитую стрелой, отравленной этим ядом; в Южной Америке есть даже такие гастрономы, которые предпочитают дичь, погибшую от этого яда, и даже отравляют домашнюю птицу кураре, утверждая, что мясо приобретает от этого более приятный вкус.

Только успел Гуапо принести птиц, как маленькая Леона, игравшая на берегу озера, запыхавшись, прибежала с криком:

– Мама, я только что видела огромную свинью.

– Где, моя дорогая? – спросила Исидора, опасаясь, как бы девочка не приняла за свинью какое-нибудь другое животное.

– В пруде, среди кувшинок.

– Это тапир! – воскликнул Леон. – Каррамба! Это наш тапир!

Гуапо, который был занят ощипыванием птиц, при этих словах вскочил на ноги, подняв вокруг себя целое облако синих перьев.

– Где вы видели его, синьорита? – допытывался он у Леоны.

– Там, в озере, в нескольких шагах от берега.

Схватив свой сарбакан, Гуапо направился в указанное место; Леон, разумеется, не пожелал отстать от него. Добравшись до берега, индеец, кравшийся ползком, поднял голову и действительно увидел животное, стоявшее по грудь в воде. Тапир зубами и хоботом срывал корни ирисов и после недавнего приключения, по-видимому, чувствовал себя здесь в большей безопасности, чем где бы то ни было.

Сделав Леону знак не шевелиться, Гуапо снова пополз и скрылся из виду. Леон, затаив дыхание, не сводил взора с тапира. Бедное животное продолжало пастись, не подозревая об опасности. Вдруг оно вздрогнуло, прекратило есть, потом снова принялось рвать корни, но уже более вяло, затем еще раз остановилось, зашаталось и с громким плеском упало на дно. Кураре оказало свое действие: тапир был мертв.

Гуапо испустил протяжный торжествующий крик и, нырнув в воду, стал подталкивать тело тапира к берегу, где собрались все, с любопытством глядя на это редкое животное.

С помощью дона Пабло и Леона индеец дотащил его до дома и там тотчас снял с тапира кожу. Гуапо уже давно мечтал сделать себе из нее хорошие подошвы для сандалий и кое-какие другие нужные вещи. К ужину поджарили мясо тапира, но никто, кроме индейца, не пожелал прикоснуться к нему, отдав явное предпочтение мясу ара; поджаренное с луком и приправленное красным перцем, оно действительно оказалось превосходным блюдом.

Дом, сооруженный из пальмовых деревьев и бамбука, был совершенно закончен и обставлен мебелью благодаря непрерывным стараниям дона Пабло и Гуапо, работавших и после захода солнца над изготовлением целого ряда необходимых предметов и домашней утвари.

Но где же, спросите вы, брали они масло и свечи для освещения?

А вот где. Одна из самых красивых и высоких пальм, какие только существуют на свете, так называемое восковое дерево100, растет именно у подножия Анд. Воск, выделяемый этой пальмой, вытекает из ствола и горит ничуть не хуже пчелиного. Миссионеры в прежнее время употребляли его в большом количестве для изготовления церковных свечей. Кроме того, в Южной Америке произрастает еще другая пальма, доставляющая воск, так называемая карнауба; воск ее белого цвета и без малейшей примеси смолы отлагается на нижней стороне листьев.

Впрочем, если бы наши беглецы и не нашли этих двух пальм, они все же могли бы работать по ночам, так как из плодов патавы легко добывается масло, которое, не имея никакого запаха, легко горит и служит, таким образом, прекрасным материалом для освещения. Однако не только вопрос об освещении занимал бедных изгнанников. В местности, где им было суждено, быть может, долго укрываться от преследователей, не было ни залежей каменной соли, ни соленых озер, а в лесу нечего было рассчитывать встретить корову, козу или хотя бы ослицу; поэтому нашим поселенцам не хватало двух крайне необходимых продуктов: соли и молока. Недостаток молока, впрочем, возмещался соседством так называемого молочного дерева; прямой ствол его поднимался на большую высоту и был увенчан кроной крупных, продолговатых листьев, заостренных на конце, имевших больше тридцати сантиметров в длину. Плоды его, величиною с персик, съедобны и заключают в себе одну или две косточки. Древесина его очень ценится за свою прочность, твердость и плотность, но не в этом причина его широкой известности: оно обязано ею соку, который заключается в нем. Этот сок представляет собою густую молочную жидкость, приятную на вкус и столь же питательную, как и коровье молоко, которому многие его даже предпочитают. Собирают его, делая простой надрез на коре и подставляя сосуд, куда в изобилии стекает молочная жидкость, в особенности если проделать это утром, в час восхода солнца, так же как поступают с кленом, дающим сладкий сок, и с некоторыми другими деревьями.