— Это правда, — согласился Адамберг. — В нем жили два человека: уверенный в себе, спокойный мужчина и ребенок с истерзанным сердцем. Лоранс и Стюарт. Рядом с тобой был только один из них. Тебе не стоит сожалеть о том, что ты его любила.

— Он убийца.

— Он ребенок с исковерканной душой.

— Он убил Сюзанну.

— Он ребенок, — твердо повторил Адамберг. — Отец не оставил ему ни малейшего шанса вырасти нормальным. Это правда. Попробуй посмотреть на все именно так.

Полуночник остолбенел, узнав, что убийца никак не может оказаться оборотнем. Что бесполезно распарывать Лоуренсу живот от шеи до самого паха, а страшный Массар уже шестнадцать дней как мертв. Правда далась старику с трудом, но, как ни странно, он немного успокоился, узнав о подлинных обстоятельствах гибели Сюзанны, которую просто убрали, как пешку. Прежде его мучило сознание того, что его не оказалось рядом, когда на Сюзанну напал волк. Однако выяснилось, что Сюзанна не была случайной жертвой. Ее заманили в ловушку, да так хитро, что даже Полуночник с его бдительностью не сумел бы ей помочь. Тем более что Лоуренс принял меры к устранению препятствия и только потом вызвал Сюзанну. Никто и ничто не могло бы ничего изменить. У Полуночника словно камень с души свалился.

— Парень, я ведь спас тебе жизнь, — напомнил он Адамбергу.

— Да, я у тебя в долгу, — подтвердил Адамберг.

— Ты со мной уже расплатился.

— Чем, вином?

— Нет, ты нашел убийцу Сюзанны. Но будь осторожен, парень, будь осторожен. Он едва тебя не прикончил, как и та рыжая девица.

Адамберг кивнул.

— Ты, парень, слишком много мечтаешь, — продолжал Полуночник. — Тебе не хватает бдительности. При твоей работе это никуда не годится. Вот меня недаром прозвали Полуночником. Я легкий на подъем, сил хоть отбавляй, глаз как у сокола.

— И что же ты видел, Полуночник?

— Я видел канадца. Он пошел за тобой, и по лицу его было видно, что он не желает тебе добра. Я же не слепой. Правда, я думал, это из-за малышки. Из-за малышки он мог разорвать тебя на куски. Я сразу понял.

— По каким признакам ты это понял?

— По походке.

— Где ты взял патроны?

— Я порылся в твоих вещах. Ведь когда ты стащил у меня патроны, ты сделал то же самое.

Ровно в пятнадцать часов Адамберг вошел в здание жандармерии. Лоуренс в наручниках сидел на краешке стула и невозмутимо разглядывал столпившихся вокруг него Фромантена, Эрмеля, Монвайяна, Эмона и четверых жандармов. Он внимательно наблюдал, как Адамберг обходит своих коллег, пожимая им руки.

— Только что звонил Бреван, — сообщил Эрмель, здороваясь с ним. — Знаете, дружище, они нашли Массара в восьми метрах от хижины: тело было зарыто на склоне горы. А вместе с ним — его дог, шмотки и альпинистское снаряжение. Ногти у него срезаны под мясо.

Адамберг поднял глаза на Лоуренса: тот не отрываясь, вопросительно смотрел на него.

— Как Камилла? — спросил Лоуренс.

— Она ни о чем не жалеет, — ответил Адамберг, хотя не был уверен, что говорит правду.

Теперь Лоуренс, казалось, окончательно успокоился.

— Хочу задать один вопрос, ответ на который знаешь только ты один, — обратился к нему Адамберг, подтащив стул и усевшись рядом. — Ты собирался еще кого-то убить или Элуэн был последним?

— Последним, — ответил Лоуренс с едва заметной улыбкой. — Со всеми покончено.

Адамберг кивнул; ему пришло в голову, что отныне Лоуренс будет всегда спокоен и уверен в себе.

Лоуренс отвечал на вопросы полицейских почти двадцать часов и ничего не пытался отрицать. Он был тих, ровен, сдержан и по-своему старался помочь следствию. Только попросил дать ему другой стул: тот, на который его усадили, показался ему слишком грязным. И вообще, заметил он, в здании жандармерии могло быть почище.

Отвечал он обрывками фраз, но точно и внятно. Поскольку от природы он был молчалив и никогда не пускался в пространные комментарии, а только давал четкие ответы на вопросы, у полицейских ушло два дня, чтобы вытянуть из него по крупицам всю историю с самого начала. Камиллу, Солимана и Полуночника, как главных свидетелей, вызвали давать показания во вторник.

На третий день вечером, когда нужно было продиктовать предварительный отчет о следствии, Эрмель сказал, что может сделать это вместо Адамберга. Тот с благодарностью принял его предложение, поскольку ненавидел это занятие, ибо не был склонен к логическим умозаключениям и обобщениям. Облегченно вздохнув, Адамберг прислонился к стене. Эрмель наскоро просмотрел свои записи, потом заметки своего коллеги, разложил их на столе и включил магнитофон.

— Какой сегодня день, дружище? — спросил он Адамберга.

— Среда, восьмое июля.

— Отлично. Поспешишь — людей насмешишь, поэтому сегодня запишем, что сможем, а завтра дополним. «Среда, восьмое июля. Двадцать три сорок пять. Жандармерия Шаторужа, департамент Верхняя Марна. Отчет составлен после допроса Стюарта Доналда Падуэлла, тридцати пяти лет, сына Джона Нила Падуэлла, гражданина Соединенных Штатов Америки, и Ариадны Жерман, гражданки Франции. Стюарт Доналд Падуэлл обвиняется в ряде преднамеренных убийств. Допрос проводился шестого, седьмого и восьмого июля комиссаром Жан-Батистом Адамбергом и старшим аджюданом Лионелем Фромантеном в присутствии комиссара Жака Эрмеля и капитана Мориса Монвайяна. Джон Нил Падуэлл был заключен в тюрьму города Остина, штат Техас, в тысяча девятьсот… (точные даты вы мне сообщите потом, ладно, дружище?), где отбывал заключение за умышленное убийство любовника своей жены Симона Элуэна. Преступление было совершено в присутствии ребенка Падуэлла, мальчика десяти лет».

Эрмель выключил магнитофон и, подняв голову, посмотрел на Адамберга.

— Даже представить себе этого не могу. На глазах ребенка! — воскликнул он. — Не знаете, старина, что потом с ним было?

— До окончания процесса он жил с матерью.

— А дальше? Когда она смылась?

— Его поместили в какое-то государственное учреждение, кажется, в детский дом.

— И там была железная дисциплина и все такое.

— Нет, вполне приличное заведение, если верить лейтенанту Лэнсону. У ребенка был реальный шанс не стать психом, но отец все испортил.

— Письма писал?

— Да. В течение первого года он написал ему раз пять-шесть, а потом — гораздо чаще. Письма стали приходить раз в месяц, потом, когда мальчику исполнилось тринадцать лет, — раз в неделю. И так продолжалось до его девятнадцати лет.

Эрмель забарабанил пальцами по столу, о чем-то размышляя.

— А его мать?

— Ни разу с ним не общалась. Ни разу не виделась. Она умерла во Франции, когда парню исполнился двадцать один год.