Прежде чем упасть без сознания на грудь сенатору, который как раз успел раскрыть объятия, ее молнией пронзила мысль, что птица-счастье снова ускользает из ее рук, а венецианский кошмар имеет продолжение…

Белый дом сенатора Аламано, стоявший рядом с деревней Потамос и в трех четвертях лье от города, был вместительный и простой, а окружавший его сад с первого взгляда производил впечатление земного рая. Небольшой парк, в котором почти одна природа играла роль садовника. Посаженные без особого порядка лимоны, апельсины, цедраты и гранаты, усыпанные одновременно и цветами и плодами, вперемешку с увитыми виноградом арками спустились к самому морю. Аромат цветов встречался со снежим дыханием фонтана, бившего из покрытых мхом скал и давшего жизнь шаловливому ручейку, чьи прозрачные струи играли в прятки по всему саду с миртами и гигантскими смоковницами, покривившимися от старости. Сад и дом прикорнули в небольшой долине, склоны которой серебрились сотнями оливковых деревьев.

Маленькая проворная женщина, живая и веселая, царствовала над этим эдемом в миниатюре и над сенатором. Значительно моложе своего супруга, которому было под пятьдесят, графиня Маддалена Аламано отличалась пышной прической по-венециански и скороговоркой, мягкой и сюсюкающей, которую без привычки было довольно трудно понять. Скорей хорошенькая, чем красивая, с чертами мелкими, тонкими и нежными, с задорным, как у Роксоланы, миниатюрным носиком, с искрящимися лукавством глазами и самыми изящными в мире руками. Со всем этим, добрая, щедрая и приветливая, она, однако, владела острым языком, способным за несколько минут выложить невероятное количество сплетен.

Реверанс, которым она встретила Марианну на террасе украшенного гирляндами жасмина дома, удовлетворил бы своей торжественностью церемониймейстера испанского двора, но сейчас же после этого она бросилась ей на шею, чтобы расцеловать с чисто итальянской непосредственностью.

– Я так счастлива принять вас! – воскликнула она. – И я так боялась, что вы минуете наш остров! Теперь вы здесь, и все хорошо! Это большое счастье… и подлинная радость! А какая же вы красивая! Только бледная… такая бледная!.. Неужели…

– Маддалена! – оборвал ее сенатор. – Ты утомила княгиню! Она гораздо больше нуждается в отдыхе, чем в разговорах. При выходе с корабля ей стало дурно. Жара, я полагаю…

Графиня недоверчиво пожала плечами.

– В это-то время? Ведь уже почти ночь! Виноват, конечно, отвратительный запах прогорклого масла, который всегда стоит в порту! Когда же ты, Этторе, признаешь наконец, что склад масла неправильно расположен и отравляет все? Вот и результат! Идите, дорогая княгиня! Ваши апартаменты ждут вас. Все готово!

– Вам столько забот со мною! – вздохнула Марианна, дружески улыбаясь маленькой женщине, чья живость ей нравилась. – Мне немного стыдно: я приехала к вам и сразу отправляюсь в кровать, но… Это правда, что я чувствую себя очень усталой. Завтра все будет иначе, я убеждена, и мы поближе по-знакомимся.

Приготовленное для Марианны помещение оказалось очаровательным, красочным и уютным: белизну стен подчеркивали ярко-красные полотнища, затканные местными мастерицами зелеными, черными и белыми узорами, а вычурность венецианской мебели контрастировала с простотой остального убранства. Комфорт дополнял толстый турецкий ковер теплых тонов на мраморных плитках пола, а также туалетные принадлежности из родосского фаянса и алебастровые светильники. Кусты жасмина благоухали под широко открытыми в ночной сад окнами со съемными рамками, затянутыми тонким тюлем, защищавшим от насекомых.

Агате поставили кровать в умывальной комнате, а Жоливаля, после долгого обмена любезностями с хозяйкой, поместили в соседней комнате. Он ограничился молчанием, когда Марианна пришла в себя в карете сенатора, но с того момента не спускал с нее глаз. И Марианна слишком хорошо знала своего старого друга, чтобы не обнаружить беспокойства за веселостью, которую он демонстрировал хозяевам.

И когда, после ужина с сенатором и его женой он зашел к Марианне, чтобы пожелать ей доброй ночи, она поняла, увидев, как он торопливо раскуривает сигару, что он догадался о подлинной причине ее недомогания.

– Как вы себя чувствуете? – мягко спросил он.

– Гораздо лучше. Недавняя дурнота больше не повторялась.

– Но повторится, без сомнения… Что вы собираетесь делать, Марианна?

– Я не знаю…

Наступила тишина. Опустив глаза, молодая женщина нервно теребила кружева на своем платье. Однако, хотя уголки ее губ подрагивали, предвещая слезы, она удержалась, но, когда она внезапно посмотрела на Жоливаля, глаза ее были полны боли, а голос дрогнул.

– Это слишком несправедливо, Аркадиус! Все улаживалось! По-моему, Язон понял, что я не могу уклониться от исполнения долга. Он готов вернуться ко мне, я знаю, я это чувствую! Я прочла это в его глазах. Он по-прежнему любит меня!

– А вы сомневались? – проворчал виконт. – Я – нет! Вы бы видели его недавно, когда вы потеряли сознание: он едва не свалился в воду, прыгнув с полуюта на набережную. Он буквально вырвал вас из рук сенатора и отнес в карету, чтобы избавить от сочувственного, но назойливого любопытства публики. И он не позволял уехать карете, пока я не убедил его, что ничего серьезного нет. Ваша ссора – просто недоразумение, возникшее из-за его гордости и упрямства. Он любит вас больше, чем когда-либо!

– Недоразумение может сильно усугубиться, если он вдруг обнаружит… мое состояние! Аркадиус, надо что-то делать! Ведь существуют же снадобья, какие-то средства, чтобы избавиться от… этого!

– Увы, дело это опасное. Подобная практика приводит иногда к драматическим результатам.

– Тем хуже! Мне все равно! Неужели вы не понимаете, что я предпочту сто раз умереть, чем произвести на свет это… О! Аркадиус! Ведь это не мой грех, но он вселяет в меня ужас! Я считала, что отмылась от той грязи, но она оказалась более сильной. Она вернулась ко мне и теперь полностью завладевает мною! Помогите же мне, друг мой, попытайтесь найти какое-нибудь средство, микстуру…

Обхватив колени руками и опустив на них голову, она беззвучно заплакала, и эта тишина поразила Жоливаля больше, чем рыдания. Никогда Марианна не представала перед ним такой безоружной, такой несчастной, как сейчас, когда она оказалась пленницей своего собственного тела и жертвой неизбежности, которая могла стоить счастья всей ее жизни.

– Не плачьте больше, – помолчав, вздохнул он, – слезы принесут вам ненужную боль. Наоборот, надо быть сильной, чтобы преодолеть это новое испытание…

– Я устала от испытаний! – закричала Марианна. – У меня их столько было, что я уже сбилась со счета!

– Может быть, но вам придется выдержать еще и это! Я посмотрю, возможно ли здесь найти то, что вам требуется, но у нас мало времени, а такие вещи на улице не валяются. К тому же местный говор очень отдаленно напоминает греческий Аристофана, который я некогда выучил… Но я попытаюсь, обещаю вам!

Немного успокоившись, передав часть своих тревог в руки старого друга, Марианна сумела провести ночь нормально и проснуться утром такой свежей и бодрой, что у нее появилось сомнение. Эта дурнота… может быть, она была совсем по другой причине? Запах масла в порту действительно вызывал отвращение! Но в глубине души она хорошо знала, что самообольщается, что цепляется за ложные надежды. Физиологические доказательства были налицо… или, скорее, их не было, и уже достаточное время, чтобы подтвердить ее собственный диагноз.