Саган помрачнел. Он раздраженно похлопывал по подлокотнику.

«Неподходящая связь, которая постоянно не дает ей достичь той высоты, на которую она достойна вознестись. Раньше Дикстер был для меня досадной помехой, но теперь, по здравом размышлении, я вижу, что он представляет опасность. Впрочем... впрочем, сегодня ночью этому придет конец. Но это означает, что я не могу ей ничего сказать. Нет, ничего не стану ей рассказывать».

Солнце садилось, когда Дерек Саган прибыл во дворец. На небе чередовались огненные и золотые полосы, переходившие в пурпур, а в самой середине багровело алое пятно. На противоположной стороне горизонта сгущалась ночь, окутывавшая темнотой весь дворец, кроме башен с западной стороны. Штабная машина приземлилась, поплыла на воздушной подушке. К машине поспешил дворцовый лакей, чтобы открыть дверцу.

Дерек в спешке чуть не сбил его этой дверцей. Выбравшись из машины, он посмотрел вверх, на массивные стены дворца. Внутри кипели жизнь и веселье, горел свет, но снаружи они оставались такими же темными и пустыми, как сама ночь. Лишь на одну башню, чуть возвышавшуюся над остальными, упали последние лучи заходящего солнца.

Саган умерил торопливую походку, чтобы посмотреть. Солнце опустилось ниже; темнота неудержимым приливом ползла по башне вверх. Но свет еще оставался – красно-золотой огонь горел тем ярче, чем темнее становилась ночь. Он и раньше видел закаты, наблюдал сказочные стеклянные стены дворца чуть ли не в любое время суток, днем и ночью, но ничего подобного еще не видел. Он вырос с верой в предзнаменования, в знаки небес. И сейчас, в этот решающий момент, когда на чашу весов брошены победа и бесславное поражение, он был в высшей степени восприимчив ко всему, что Бог попытался бы до него донести.

Солнце опускалось все ниже, пока на уже ночном горизонте не осталась лишь узенькая полоска огня. Отражавшееся на башне пламя тускнело, как догорающая свеча. Солнце пропало. Ночь затопила дворец; неровный огонек на башне вспыхнул и погас. Тьма.

Удовлетворившись увиденным, Саган зашагал вверх, по бесчисленным хрустальным ступеням, ведущим к огромным серебряным дверям дворца. Впереди шел лакей, освещавший путь фонарем, яркий, но узкий луч которого лишь ненадолго отвлекал внимание от сумрачного великолепия ночи, отражавшегося в стенах дворца.

Добравшись наверх, Саган отпустил лакея. Двери распахнулись ему навстречу. Из дворца вырвались тепло, свет, шум, водопадом покатившиеся по ступеням. Дерек помедлил, в последний раз взглянув на башню.

По-прежнему темная. Но над парапетом сияла одинокая звезда.

Леди Мейгри Морианна нетерпеливо возилась с застежкой, пытаясь закрепить цепочку на шее. Решив, что дело сделано, она отвернулась от зеркала и почувствовала, как звездный камень соскальзывает по ее темно-синему бархатному наряду. Поймав камень на лету, она выругалась вполголоса и снова принялась сражаться с застежкой, которая на этот раз запуталась в волосах.

Услышав стук в дверь, она остановилась. Открыла ее фрейлина – эту почетную должность обычно занимали представительницы мелкой знати. По оскорбленному лицу пожилой женщины, по румянцу на ее щеках Мейгри сообразила, что ее ругательства стали слишком громкими и изощренными. Она со вздохом прикусила губу и умолкла. В комнату вошел ее брат.

– Неужели это ты? Я думал, что по ошибке забрел в солдатские казармы, – с мягкой укоризной заметил Платус.

– Да все эта чертова цепь. Никак не хочет висеть! Наверное, застежка сломалась...

Он забрал у нее звездный камень и без особого труда застегнул цепочку.

– Остынь, – шепнул он, похлопав ее по плечу.

– Позвольте, миледи, уложить вам волосы, – сказала, приближаясь, фрейлина.

– Да что там укладывать? Разок щеткой махнуть? Да я...

Заметив взгляд брата, Мейгри с вызывающим видом плюхнулась в кресло перед зеркалом.

– Ты уже не на военном корабле. Ты – дочь правительницы планеты и находишься во дворце ее короля, – пробормотала про себя Мейгри, передразнивая интонации Платуса.

Вооружившись щеткой, фрейлина пыталась распутать светлые тонкие волосы. Под этой пыткой Мейгри скрипела зубами и сидела неподвижно и напряженно.

– Почему ты так рано одеваешься? – спросил Платус. – До банкета еще несколько часов.

– Хочу повидаться с Семели до приема. Потом уже не будет времени переодеться.

– Не думаю, что к ней можно посетителям.

– Для меня сделают исключение.

В зеркале отражались серые и холодные решительные глаза.

– Да, наверное, сделают, – сухо согласился брат. – Как она себя чувствует?

– Не встает. Похоже, никак не остановят кровотечение. Месяца два назад у нее уже были преждевременные схватки. Тогда она чуть не потеряла ребенка. – Мейгри сжала кулак. – А мне, конечно, ничего не сообщили!

Фрейлина издавала кудахчущие звуки, пытаясь, очевидно, удержаться от колкости.

– А что ты могла сделать? – спросил Платус. – Ведь ты находилась в зоне боевых действий.

– Я могла... Ой! К чертям собачьим! Отдайте! Вскочив, Мейгри выхватила из рук перепуганной женщины щетку и швырнула ее в угол.

– Убирайтесь! – в ярости закричала она.

– Никогда! – фыркнула фрейлина, уперев руки в широкие бока.

– Думаю, вам лучше уйти, – примирительным тоном сказал Платус. – Моя сестра несколько перевозбуждена.

– Ваша сестра, милорд, испорченная особа! – с чувством выпалила фрейлина, вылетая из комнаты.

Захлопнув за ней дверь, Платус повернулся и увидел сестру, стоявшую в своем лучшем парадном наряде на коленях, заглядывающей под кровать.

– Мейгри! Да ты вся в пыли! Что...

– Я потеряла туфли!

– Да вставай же. Иди посиди. Я посмотрю.

Порывшись под кроватью, Платус извлек три башмака, два из которых были парными, что он счел великой удачей.

– Эти? Они черные. А куда подевались туфли, сшитые под это платье?

– Я их выкинула. Эти сойдут. Все равно на мои ноги никто не будет смотреть. Это чертово платье такое длинное. Я полночи об него спотыкаться буду. Она вырвала у него туфли и попыталась надеть.

– Не на ту ногу, милая, – мягко заметил Платус. Мейгри забросила туфель под кресло. Она уперлась локтями о туалетный столик, уронив голову в ладони.

– Пожалуй, Платус, тебе лучше уйти.

Но он подошел к ней и положил руки ей на плечи.

– Он еще не вернулся.

Подняв голову, Мейгри посмотрела на отражение брата в зеркале. Они не были похожи. Платус, которому было тридцать с небольшим, пошел в мать, мягкую, чувствительную женщину, любившую музыку и поэзию. По приказу короля ее выдали за правителя планеты, не только отдаленной от ее родной планеты на многие световые годы, но и не похожей на нее во всех отношениях.