В большом реальном мире, не в пример замкнутому дьюпонтскому кокону, редакция типичной газеты не слишком отличается от офиса какой-нибудь страховой компании: тот же непобедимый, вездесущий серый ковролин, те же ряды компьютеров (мониторы — с пониженной степенью излучения), в экраны которых уткнулись одинаково подстриженные головы молодых людей. И только в редакциях университетских газет, вроде «Дейли вэйв», сохранилась та маргинально-богемная атмосфера сотворения новостей, свойственная эпохе «Фронт пейдж» — двадцатым-тридцатым годам двадцатого века, причем атмосфера эта существовала здесь независимо от того, что никто из сотрудников «Вэйв», за исключением самого Эдама и, возможно, Грега — главного редактора, и слыхом не слыхивал ни о «Фронт пейдж», ни о той эпохе. Семьдесят лет — это же целая вечность, для современных студентов колледжа та эра — практически синоним каменного века.

Когда Эдам вошел в помещение редакции, Грег сидел на старом, списанном из библиотеки стуле, качаясь на задних ножках, и о чем-то разглагольствовал перед членами редколлегии. Эта компания — всего пять человек, двое парней и три девушки — пристроилась по углам комнаты, кто где сумел. Пол в помещении был завален коробками из-под пиццы, на внутренней стороне которых висели прилипшие нити расплавленного сыра, повсюду валялись бумажные корзиночки из-под куриных крылышек и ножек, смятые пластиковые стаканы из-под кофе и прочих напитков, пустые подносы из формованного картона, скомканные полиэтиленовые пакеты, газетные страницы и компьютерные распечатки. Все это живописно прикрывало ковер, покрытый пятнами от ежевичного «Крейзи Хорс» — энергетического напитка на кофеине, а также и кое-чего похуже. Чертова пицца! И здесь от нее никуда не деться! Эдаму слишком хорошо были знакомы эти коробки — увы, после совещания в редакции ему еще предстояло отработать четырехчасовую смену в «Пауэр Пицце» на развозке заказов.

Кивнув вошедшему Эдаму, Камилла Дэн — худенькая китаянка, которую он считал полной дурой, — продолжила говорить:

— А по-моему, мы здесь имеем дело с непреодоленными проявлениями гомофобии. Лично меня не купишь на отговорки администрации, когда они утверждают, будто обслуживающий персонал считал, что он борется против гомофобии.

— И почему ты так в этом уверена? — спросил Грег, откинувшись на своем стуле еще дальше назад и с такого ракурса взяв Камиллу на мушку носа.

«Ну-ну, — подумал Эдам, — наш Грег совершенно не меняется. Он до сих считает, что в этой позе выглядит как настоящая акула пера и крутой редактор. Куда ему — с его-то тощей шеей и скошенным подбородком. Пародия, да и только».

— Неужели ты думаешь, — с готовностью возразила Камилла, — что все это простое совпадение? Как раз накануне родительского дня наша любимая администрация, которая постоянно твердит, что ничего не имеет против нетрадиционной сексуальной ориентации студентов и преподавателей и якобы предельно толерантна в этом отношении, делает все возможное, чтобы родители студентов не увидели надписей на гомосексуальную тематику, сделанных мелом на дорожках кампуса? «Мы пидоры и лезем во все дыры» — думаете руководству Дьюпонта хочется, чтобы эти лозунги были выставлены напоказ и весь сор вынесли из избы? Вот уж кто пидоры, так это они, начальство наше. Не в смысле ориентации, а в смысле их жизненной позиции.

— А откуда ты знаешь, какая у них ориентация? — спросил лохматый рыжий парень — Рэнди Гроссман. — Ты бы лучше к самой себе присмотрелась. Может, и у тебя отклонения найдутся, например, латентная патологическая тяга ко всякого рода изгоям и отверженным. Или лесбийская склонность к самоуничижению.

Камилла громко фыркнула и закатила глаза, демонстрируя рыжему совершенно не латентное презрение.

«Да уж, когда речь заходит о Рэнди, я и сам чувствую нездоровую тягу к изгоям и извращенцам», — подумал Эдам. Появившись в редакции, этот парень сразу стал головной болью для всех. Впрочем, отказать ему в профессиональной смелости и напоре Эдам не мог; такого же мнения придерживались и все остальные члены редколлегии. Вот только время от времени ужасно хотелось спрятать этот скелет обратно в шкаф.

Не обращая внимания на Рэнди, Грег заявил:

— Слушай, Камилла, по-моему, на самом деле все не так страшно. Смотри: вот приходят на работу те самые ночные дворники — и что они видят? На всех дорожках, чуть ли не на каждом шагу, похабные надписи, касающиеся «контактов третьей степени», и изображения пальцев, засунутых в задницу с благородной целью массажа простаты — я, между прочим, сам видел остатки одного такого шедевра, — и что делают эти дворники или ребята из охраны? Правильно, они звонят своему начальству в отдел охраны и содержания территории. При этом не забывайте, что речь идет о ночной смене, и дело происходит в два или три часа ночи…

Камилла решила перебить главного редактора:

— Ну и что, какая разница? Или ты хочешь сказать, что дворники в ночной смене все тормознутые?

— Подожди, дай договорить. С точки зрения отдела охраны и содержания территории, все эти надписи и картинки как раз и представляют собой пример гомофобного вандализма. Что они могут придумать в такой ситуации? «Давайте все это смоем к чертовой матери, пока не рассвело». Ну представь себе нормального среднего дворника — кого он посреди ночи будет спрашивать, не являются ли эти вербальные и визуальные образы очередным ударом лесбийско-гомосексуального «Кулака», пробивающего путь к свободе? Ясно, указаний ему ждать неоткуда. Естественно, он постарается уничтожить эти произведения великого искусства, как и подобает всякому обывателю. В общем, к утру от этих пропагандистских шедевров не остается почти ничего, только жалкие меловые потеки на асфальте. При этом дворник-то пребывает в полной уверенности, что сделал доброе дело. Так вот, мне лично до всего этого никакого дела нет. Но лесбийско-гомосексуальный «Кулак» приходит в ярость. А ты решила, что университетское начальство собралось в три часа ночи и провело специальное совещание по поводу приукрашивания реальности к родительскому дню?

«Грег, конечно, прав, — подумал Эдам, — а Камилла полная дура. Другое дело, что правота Грега основана на ложной мотивации».

С его точки зрения, Грег, оказавшись в кресле главного редактора «Дейли вэйв», должен был стремиться доказать всем вокруг, что он не какой-то там карьерист, а настоящий независимый, неангажированный журналист, который если уж берется вскрывать язвы и обнажать пороки, то делает это всерьез, не для галочки. Грег же оказался одним из многих редакторов в истории «Вэйв», кто в основном записывал в свой актив те самые формальные галочки. Будучи реалистом, он прекрасно понимал, что выше головы не прыгнешь и что у администрации, равно как и у братьев-студентов имеется немало способов основательно испортить жизнь любому редактору, который слишком буквально воспримет официально декларируемое право прессы высказывать независимую точку зрения и предоставлять читателю объективную информацию. При этом Грегу — не только общественному деятелю, но и его внутреннему «я» — важно ощущать себя «безбашенным» журналистом, который безрассудно бросается ковыряться в любом дерьме, лишь бы только донести до читателя правду. Тем не менее шансы на то, что отважный Грег Фиоре открыто обвинит администрацию университета в ущемлении права лесбийско-гомосексуальной организации «Кулак» накануне родительского дня разрисовывать дорожки кампуса пиктограммами, пропагандирующими анальный секс, представлялись Эдаму ничтожными.