Сообщество предлагает опыт группового общения, основанного на отказе от вредной привычки, в противовес взаимодействию в процессе употребления определенных веществ. Акцентируя внимание на чувстве товарищества, мы только сейчас приходим к пониманию причины употребления психоактивных веществ: человеческие взаимосвязи и их отсутствие. АА частично используют атмосферу профсоюза или религиозного объединения (все члены которого прониклись духом «единства» и «служения»), чтобы помочь другим решить проблемы изоляции. Имеет значение и особая форма приветствия, секретный стук или пароль: чтобы войти, необходимо признать, что ты неизлечимо болен.

Другими словами, ваш порок – это пропуск в сообщество. Если вы приходите к выводу, что, как и многие, освободились от зависимости (версия, которую все активнее поддерживают научные круги[165]) и оставили злоупотребление алкоголем далеко позади, вы утрачиваете чувство товарищества. Вы можете даже потерять приобретенных в сообществе друзей, если выберете путь отрицания. Если вы решаете умышленно продолжать пить или принимать наркотики в умеренной степени (это еще один привычный подход, который поддерживает наука) – забудьте об этом, вас исключат из сообщества.

Любое поведенческое лечение создает подобную проблему: социальные связи возможны лишь в обмен на признание собственного недостатка. На самом деле эффективное психотерапевтическое лечение тоже создает подобный парадокс. Результат появляется, когда между клиентом и врачом устанавливается тесная связь, которая по своему механизму очень напоминает любовь. Но цель этих отношений в том, чтобы клиент смог обрести себя. Таким образом, чем лучше он себя чувствует, чем больше пользы получает от этих отношений, тем ближе подходит к необходимости расстаться с тем, к кому чувствует сильную привязанность.

В предыдущей книге[166] я рассказывал, насколько сложной может быть такая ситуация для клиентов, с которыми я работаю и которые провели долгое время в системе восстановления психического здоровья. Для многих из них источником социальной поддержки и контактов становятся специалисты и другие пациенты. Мир психиатрического лечения превращается для таких клиентов в социальный круг: они здесь известны, их принимают, они знакомы с правилами игры. Именно поэтому для них прогресс в лечении означает потерю основного ресурса, который нужен нам всем, чтобы двигаться дальше по жизни. В результате такие люди по вполне понятным причинам бессознательно противятся переменам, превращаясь в «профессиональных пациентов», как я их называю.

Предыдущая книга посвящена индивидам, демонстрирующим «парасуицидальное поведение»: неоднократные шаги к самоубийству, не подвергающие человека физическому риску (поверхностные порезы на запястьях, незначительная передозировка таблеток, пустые угрозы), но неизбежно оборачивающиеся повышенным вниманием и вмешательством со стороны медицинского персонала. В книге я привожу доводы в пользу того, что риск такого поведения возрастает в моменты «профессионального кризиса». События, которые его вызывают, прямо противоположны тем, которые провоцируют переломный момент в карьере. Когда на работе что-то идет не так, вы беспокоитесь за свое профессиональное положение. «Профессиональный пациент», напротив, начинает тревожиться, когда дела идут лучше: он находит новую работу, получает хорошую оценку, лечение идет ему на пользу. Успехи ставят под угрозу его карьеру пациента, он озабочен тем, что потеряет в случае излечения. Парасуицид – театральный жест нанесения себе вреда – возвращает индивида в ограниченную, но комфортную жизнь «профессионального пациента».

В основе этого явления – острое ощущение незащищенности, и соответствующее шокирующее поведение призвано снять экзистенциальную тревогу от осознания одиночества. Парадокс, когда в результате укрепления самостоятельности мы разрываем взаимосвязи, не аномалия. Он лежит в основе отношений между родителями и детьми и других контактов, которые мы устанавливаем на жизненном пути.

Одиночество в присутствии других

Если у вас есть дети, то такой феномен вам знаком: ваш ребенок в соседней комнате, играет в одиночестве. Вы слышите, как он разговаривает, поет, шумит, и кажется, что он полностью сосредоточен на игре и забыл о том, что вы в соседней комнате. Но тут звонит телефон, и вы берете трубку. Неожиданно малыш уже рядом с вами. Вы стараетесь сосредоточиться на телефонном разговоре, но все, что вы слышите, это «Пап, пап, пап, пап…». И в этот момент вы осознаете, что ваш отпрыск на самом деле никогда не играл один. Этому способствовало ваше присутствие. Он находился в комнате в одиночестве, потому что знал, что вы рядом, слышите его и думаете о нем. Ребенок, по лаконичному выражению великого психоаналитика Винникотта, «был одинок в присутствии других»[167]. Способность играть одному зависела от ощущения, что он существует в вашем сознании. Телефонный звонок развеял эффект вашего присутствия и разрушил способность ребенка находиться в одиночестве.

Чтобы чувствовать себя в безопасности, взрослым тоже необходимо ощущение, что кто-то о них думает, что они существуют в чужом сознании и, хотя в данный момент они одиноки, жизненно необходимы окружающим. Когда вы знаете, что кто-то о вас думает, вы можете играть или работать в одиночестве и принимать это одиночество и порожденное им чувство ответственности, ощущая себя не так уныло и сиротливо[168],[169].

Привлечь внимание окружающих можно своими успехами, но, вероятно, это продлится недолго, поскольку, как свидетельствуют исследования, плохие новости притягивают сильнее, чем хорошие. Именно поэтому, похвалившись своими достижениями, вы можете рассчитывать лишь на мимолетное внимание. Если же, напротив, вы вынудите окружающих беспокоиться о вас – потому что вы страдаете, потерпели неудачу, перенесли травму или находитесь в опасности, – получите более стойкое и длительное внимание к своей персоне.